Рам Ларсин - Сад взрывающихся яблок (сборник)

– Меня только недавно перевели в Тель Ашомер для пластики лица, – сказал Иоси. – А сначала поместили в иерусалимскую Адасу лечить глаза. Я почти ничего не видел. Там и нашли меня ребята – самал и Шломо, рассказали, что были у тебя, но ты совсем плох, никого не узнаешь.

Нина, воспользовавшись паузой, проговорила:

– Мне нужно на работу.

Бесстрашно глянув на гостя, кивнула ему:

– Марк рассказывал о вас. Выздоравливайте! – и мне: – Я приду вечером.

Иоси печально смотрел ей вслед:

– Красивая у тебя жена. И чуткая: очень старалась не замечать мое уродство. Обычно я вызываю у женщин суеверный страх.

Мне не хотелось продолжать эту тему.

– Ничего, сейчас медицина делает чудеса, – обнадежил я его, удивляясь самому себе. – Будешь как новенький.

– Бэ эзрат ашем!

– Так-так… Я всегда подозревал, что ты тайно верующий. А кипа?

– Я не ношу ее. Признаюсь тебе одному: стыдно. Кипа, цицит стали чуть ли не символом обмана и лицемерия.

– И как это вяжется с твоим “капойре”?

– Понимаешь, простить можно маленьких бедных людей, которые грешат, чтобы выжить. Но не тех, кто, постигнув всю премудрость Торы, обманывают, крадут!

Я не унимался:

– Но разве не тот же твой Бог сотворил их такими?

Он склонился ко мне, словно собираясь открыть самое сокровенное, и я увидел, что огонь, опаливший лицо Иоси, как бы облагородил его: сжег то мелкое, жалкое, что было в нем когда-то:

– Я много думал об этом. Может быть, в начале времен Он хотел создать разумное существо, чтобы разделить с ним свое одиночество. Но первый человек, потом его потомки испугались могущества своего создателя и стали рабски хвалить его деяния, не возражая, не пытаясь предложить что-либо другое, пока Бог не решил, что это именно то, что нужно людям… Но так не будет вечно. Никто не знает этого лучше, чем люди простые и искренне верующие. Я слышу, как они тайно возмущаются жадностью и непорядочностью священников, и Бог не может не слышать этого. Близится время, когда Он вырвется из лживых пут раввинов и снова станет таким, как вначале: одиноким и справедливым.

Я засмеялся:

– Да ведь это Новейший, Третий завет! Первый, ТАНАХ, был довольно удачным, со вторым, христианским вышла большая неприятность для самого автора, а теперь ты со своей крамолой… Не боишься?

– Боюсь.

Иосин истерзанный рот пытался улыбнуться:

– Ну, со мной все ясно. Ты-то что?

Я задумался.

– Не знаю. До сих пор я избегал говорить с кем-либо откровенно. Нину не хочу расстраивать, другие не поймут. А с тобой можно: мы ведь братья по крови. Мне вдруг вспомнилось, что тогда, перед взрывом, я обидел тебя. Прости! Я теперь знаю, что ты не тот, каким казался всем нам.

– Капойре! Мы с тобой оба изменились, потому что в упор увидели ее, беззубую старуху, а это не проходит даром.

– Да. Раньше я был общительным, жизнерадостным парнем, любил поговорить с друзьями, даже выпить, а теперь хочу быть один, и если мне мешают, становлюсь нетерпеливым, грубым. Ящик на стене не включаю, потому что его постоянная тема – человеческая корысть, цинизм, похоть. Я… не люблю людей! Понимаешь, там, в саду это взорвавшееся яблоко погубило меня…

В иосиных глазах, лишенных ресниц, мелькнуло беспокойство:

– Марк, то была старая сирийская граната – так заявил самал.

– А, ты тоже не веришь мне, а я тебе верил! Помню твой рассказ о том, как в кукольном театре лопнуло яблоко Евы, набитое всякой дребеденью. Так что же, сейчас, в наше время трудно заложить взрывчатку в какой-нибудь плод?

Иоси был поражен:

– Ты меня дурачишь?

– Нет!

Я вдруг разволновался, рана под бинтами жгла, губы дрожали:

– Ты человек верующий. Неужели мои слова кажутся тебе менее правдоподобными, чем… чем… – мое возмущение вылилось в крик, от которого Иоси медленно отступал к двери, – чем то, что наши предки перешли вброд Красное море? Нет, ты такой же лицемер, как все!.. – я уже не знал, с кем и о чем я говорю, и совершенно обессилев, упал на кровать…

Вечером пришла Нина, сразу заметила мое состояние, и я, виновато отводя глаза, признался во всем.

– Надо обратиться к психиатру, – расстроилась она, – тут ведь лучшие из лучших!

– Нет, – я сказал то, что уже давно продумал. – Ты хочешь видеть меня дома? Так вот, если что-нибудь обнаружится, меня не выпустят отсюда…

Нина не знала, что ответить. Позже я попросил ее, как делал дома перед сном:

– Почитай что-нибудь!

– Знаешь, я спешила и впопыхах взяла что-то, не глядя, – она порылась в сумке. – Лорка! А нужно бы другое, полегче.

– Нет, очень хорошо, – кивнул я. – Найди это… как оно начинается… “ Хочу уснуть я…”

– Ну, самое мрачное!

– Ничего, точно под настроение. Я немного помню наизусть: “Хочу уснуть я сном осенних яблок…” Как там дальше?

Она нехотя полистала несколько страниц:

– Тут идет очень страшное.

– Читай!

Нина выронила книгу.

Я кричал в нетерпении:

– Дальше!

Слезы текли по нининым щекам:

– Еще! – кричал я.

Я продолжал, гладя ее дрожащие плечи:

Обнявшись, мы шептали в один голос:

Стало тихо. Ни звука не было в огромном здании.

– Теперь иди, тебе рано вставать. Вы все еще не закончили эту башню в Тель-Авиве? Утром не нужно приходить, ты не можешь быть здесь и там.

Поцеловав меня, Нина исчезла…

Ночь прошла в каком-то больном, горячечном сне, а проснувшись, я занялся единственным своим делом – ожиданием прихода Нины…

В сущности, я всегда ждал ее с тех пор, как встретил там, в стране нашей юности, где мы виделись тайком, потому что она была дочерью известного архитектора, а я только делал первые шаги на телевидение. Нину, наверное, поразила моя дерзость: прячась от всех, я снимал фильм об озере Лазурном, преступно засыпанном, чтобы на его месте возвести виллы для нашего бомонда. Сюда входила и нинина семья, и своенравная девчонка была не прочь досадить собственному отцу, который всегда смотрел свысока не только на чужих, но и на своих близких. Да и я натерпелся от ее характера. Скучая среди своих богатеньких сверстниц, она отыгрывалась на мне – могла назначить свидание на какой-нибудь заброшенной безлюдной окраине, и когда я, злой, весь в снегу или насквозь промокший от дождя, собирался, наконец, уходить, Нина возникала передо мной, невинно улыбаясь. Но в тот памятный вечер она не пришла вообще, и я решил, что с меня довольно. Мое оскорбленное эго кипело, а тело требовало сатисфакции…