Вячеслав Шориков - А что будет с нами дальше?.. (сборник)

Ещё более грустная история случилась с Филей на глазах всего их семейства. Был прохладный апрельский вечер. Отправились на прогулку к Финскому заливу. Жулька вышагивала подле Эдика, пасынок вел Лайма, а Филю вела на поводке пятилетняя Машуля. Неожиданно со стороны придорожной забегаловки появилась не совсем трезвая парочка. Это были краснорожий плюгавый дядечка с тупой рожей и высокая тощая дама с фиолетовым украшением под левым глазом. Около них крутился громадный лохматый кобель с оторванным ухом.

Филя, завидев кобеля, вырвался из рук внучки и кинулся навстречу. Для него это было характерно – знакомиться с каждой новой собакой, пытаться с ней подружиться и поиграть. И ведь сколько предупреждали Филю, что нельзя быть таким простодушным. Что вокруг немало существ истинно злобных, жестоких и беспощадных. Что в поисках друзей надо быть очень разборчивым и осторожным. Как его мама Жулька – редкая в этом смысле дама.

Впрочем, чего теперь-то об этом. У Фили на этот счёт было собственное непоколебимое мнение.

Филя подскочил к громадному лохматому кобелю, встал на задние лапы, показывая всем своим видом исключительное дружелюбие. Кобель опустил злобную морду, глянул на Филю мутными красными глазками как на придурка и вонзил клыки в Филин загривок.

И оторвал от земли. И тряхнул. И Филя при этом не успел даже пикнуть.

…Филя умирал на руках Макса. Из раны на шее струилась кровь. Филя смотрел большими чёрными пуговками, будто только в сие мгновение осознал, как он жестоко ошибался и надо было слушаться мудрого хозяина.

И словно умолял его совершить чудо и поправить непоправимое.

И словно никак не мог взять в толк, почему Максу, человеку, этого не дано?

Так и умер…

На причале Макс выяснил, что Ferry курсирует между Staten Island и Manhattan довольно часто, особенно по утрам и вечерам. Что никаких денег платить не надо. Что времени это занимает минут тридцать, не более.

Паром отчалил по расписанию. Всю нижнюю палубу занимали автомобили. Выше – просторный холл с баром и рядами сидений для пассажиров.

Макс стоял на верхней открытой палубе со сложенными на груди руками и испытывал состояние очевидной приподнятости духа. Зрелище, что открывалось взору, казалось фантастическим. Manhattan увеличивался на глазах, принимая узнаваемые по фильмам черты. Паром сближался с Manhattan со стороны океана, и Макс неожиданно почувствовал себя в шкуре тех тысяч и миллионов эмигрантов, что во все времена накатываются на Нью-Йорк, точно волны. И, точно волны, растекаются по берегу в поисках счастья. И веры. И благополучия. И справедливости. И покоя. Но главное – в поисках самих себя.

Точно из волн, слева возникла статуя Свободы. Зеленая от окислившейся меди, эта великая женщина с факелом в руке поприветствовала Макса так, как приветствует всех тех, кто решился прибиться к берегу, вот уже много-много лет.

Громады небоскрёбов, казалось, вот-вот начнут опрокидываться на паром. Красота была редкой. Точнее, ничего подобного он ещё не видал. Макс всегда как-то по-особенному чувствовал архитектуру. Мало в ней разбирался, но испытывал едва ли не физическое ощущение наслаждения, когда взгляд упирался в какое-нибудь необычное здание или ансамбль. Так, в родном Питере он очень любил без всякой цели кружить по старому городу, всякий раз замирая от вида знаменитых домов и площадей. И от незнаменитых домов тоже замирал, если чувствовал, что в здание вложена душа архитектора.

Макс сошёл на берег, испытывая в ногах лёгкость подростка.

В чужих городах он предпочитал не прибегать к услугам гида. Был уверен, что дежурные экскурсии с посещением дежурных достопримечательностей обыкновенно скучны. Ведь туристам показывают то, что они уже знают – по фильмам, по книгам, по открыткам. По-настоящему надо познавать город, как познают новую женщину. Ведь каждому мужчине известно, что и где у женщины самое интересное. Но лишь нетерпеливые самцы пытаются с наскоку залезть под кофточку или под юбку. Куда интереснее – познавать с мелочей. Какой цвет волос?

А цвет глаз?

А насколько нежна и чиста кожа?

А походка?

А линия бедер?

А запах?

А тембр голоса?

А улыбка?

А чувство юмора?

А отзывчивость на слова?

На прикосновения?

Это продажная женщина – всегда на работе. У неё профессия такая – предоставлять сексуальные услуги, причём быстро и качественно.

Макс предпочитал знакомиться с новым городом не только без гида, но и без карт, без путеводителей. И Нью-Йорк не стал исключением.

От причала он свернул налево. Там, со стороны парка, доносилась музыка. Как он потом узнал от Игоря, в Battery Park отмечался «индийский» день. Вообще этот парк в Нью-Йорке знаменит тем, что там едва ли не каждый week-end отмечаются дни какой-нибудь нации или страны. Настоящие праздники – с национальной едой, напитками, музыкой, танцами.

Макс зашёл в парк и сразу же оказался в толпе индусов – точно сошли с экрана индийского фильма. По краям аллей тянулись ряды лотков с едой и напитками. Макс остановился у лотка-телеги. Сверху навалом лежал зелёный тростник. Молодой индиец с белозубой улыбкой стоял подле и запихивал тростник в нечто, напоминающее мясорубку. С другой стороны в большую эмалированную кастрюлю текла мутная зеленоватая жидкость. Стакан этой мути стоил доллар. Макс решил попробовать. На вкус сок тростника оказался сладкой-пресладкой гадостью, но со льдом.

Недопитый пластиковый стакан Макс опрокидывал в урну, когда его плеча коснулась чья-то рука. Макс обернулся. Рядом стоял пожилой индиец с пьяными глазами и чалмой на голове. Индиец широко заулыбался и произнёс:

– Hi, Alex!

– Sorry, – ответил Макс, – But I am not Alex.

Улыбка ещё продолжала украшать лицо пьяного индийца, но глаза словно протрезвели. Он пробурчал что-то невнятное, но уже в спину Макса.

Макс кружил по Dawn-town. Небоскрёбы торчали из асфальта, словно огромные карандаши. У Макса начала побаливать шея от постоянно запрокинутой головы. Свернул, как ему показалось, в проулок. Глянул на табличку, что украшала угол серого здания, и был слегка ошарашен: Wall Street. Шёл по знаменитой улице и ощущал себя внутри сейфа с пирамидами из зелёных банкнот.

Профессиональная наблюдательность подсказала, что ручейки прохожих, вытекающие из разных улиц и улочек, сливаются и дальше текут в одном направлении. Это была Fulton Street, спускающаяся непонятно куда.

Внезапно открылась панорама. Это было ощущение дежавю. Уже где-то Макс это видел. Не факт, что наяву, а точно во сне. Макс стоял на берегу East River. Слева – многоярусный горб Brooklyn's Bridge, справа – парусник с названием по борту Pecing.

Тут же, на берегу, supermarket, словно аквариум. За стёклами больших окон сновали покупатели, напоминающие экзотических рыбок: белые, чёрные, жёлтые, красные…