Вячеслав Шориков - А что будет с нами дальше?.. (сборник)

Макс зашёл в supermarket, поднялся на эскалаторе под крышу и оказался в китайском ресторанчике. Неожиданно перед его носом возник молоденький китайчонок с улыбкой и с подносом в руках. На подносе – блюдо. На блюде – дымящаяся горка из кусочков курятины, обжаренной, судя по запаху, на углях, с дымком. Макс сообразил, что китайчонок предлагает ему попробовать. Он взял с подноса остро отточенную палочку, наколол кусочек и отправил в рот. И почувствовал, что китайчонок абсолютно прав: обжаренная на углях курятина – именно то, что надо.

Макс устроился за столом у окна и заказал куриные кусочки с рисом и фасолью. Ему принесли тарелку с полметра диаметром. Чтобы справиться с действительно очень вкусной едой, ему понадобилось не менее получаса. И за всю эту сытную и обильную вкуснятину – каких-то пять баксов.

Макс вышел из supermarket. Было что-то около четырёх. Солнце продолжало висеть над небоскрёбами, напоминая золотую монету, выкатившуюся из сейфа Chase Manhattan Bank. Макс поймал себя на мысли, что вспомнил название именно этого банка не случайно. Выскочило из подсознания, точно разбойник из-за угла. Здесь, в Америке, в Нью-Йорке, он находится не с праздными целями. Завтра начинается US Open. Турнир Большого Шлема. Великий осенний теннисный карнавал. И не мешало бы подумать, как и что Макс будет делать ближайшие две недели турнира. Зелёные денежки, выданные на поездку, надо отрабатывать. В Питер он должен вернуться не только с эмоциями, но и с десятками отснятых фотоплёнок. С магнитофонными записями интервью и бесед с игроками и тренерами. С исписанными блокнотами. Всё это послужит материалом для будущих журналистских публикаций. Но главное – есть важные договорённости о партнёрстве с издателем. Суть партнёрства – попытка издавать в Питере специализированный теннисный журнал. Для Макса это была idea fix. Ему всегда казалось, что питерскому теннису ничего так не хватает, как специализированного глянцевого журнала.

От supermarket Макс направился в сторону парусника Pecing. Там, на берегу, возвышалась эстрада. На эстраде, будто деревца на ветру, раскачивались юные музыканты. Двое гитаристов, клавишник и барабанщик. Звуки раздавались бодрые, весёлые и мелодичные. Вместе с музыкантами раскачивалась публика. Лица всё были молодые, белозубые, разноцветные. Стояли группами и напоминали букеты экзотических цветов. Многие пели.

И что замечательно – ни одной кислой рожи. Или мрачной. Тем более – злобной. Или пьяной. Не говоря уж – обкуренной или обколотой. Зато сколько было искренних улыбок, доброжелательных лиц, взглядов!.. Такое количество и того и другого, кажется, не попадалось Максу за всю прожитую жизнь.

Он постоял, слушая музыку, и думал, что, наверное, не всем из этих молодых людей действительно так уж весело. Не все из них искренне доброжелательны. Хватает среди них любителей крепкой выпивки. Кое-кто наверняка покуривает марихуану. Есть и те, кто не прочь уколоться. Но у всех, должно быть, в крови, что их проблемы – это их проблемы. Что другие люди ни при чём, если ты «угорел». Если тебе очень хочется дать первому встречному кулаком в морду или хотя бы плюнуть в неё.

У Макса было собственное понимание западного менталитета. Здесь каждый нормальный человек может запросто иметь револьвер, пулемёт или даже пушку. И каждый другой человек знает и понимает: всякое посягательство на чужое самолюбие, здоровье или жизнь может вернуться обидчику тем же свинцом между глаз. Поэтому никто не спешит задеть чужое самолюбие или пошатнуть здоровье. Не говоря уж об угрозе жизни.

Время пролетело незаметно. Солнце начало падать с горизонта, точно на парашюте. Макс решил, что самое время идти к причалу. Знал, что это довольно близко, поэтому отправился назад ещё не знакомыми улицами.

Метров через двести вышел на неширокую пешеходную улицу с большими цветочными клумбами и мраморными скамейками.

У одной клумбы в полукруге толпы стоял высокий темнокожий мужчина в белоснежном трико и время от времени дышал в сторону публики огненными струями, напоминая солдата с огнемётом. В паузах мужчина отпускал шуточки, мол, у меня не желудок, а бочонок с бензином. Если кто желает, может заправить машину, хотя это будет подороже, чем на обычной заправке.

Публика улыбалась, хлопала в ладоши. Особенно дети – их глаза были полны удивления и восторга. Одна белая с золотистыми кудрями девочка вдруг очень громко заплакала. Папа взял девочку на руки со словами:

– Baby, what happened?

– I'm afraid! – ответила девочка.

Ещё через пятьдесят шагов Макс вновь был среди зевак, потешавшихся над уличным танцором. Это был невысокий симпатичный латинос пенсионного возраста. В руках у танцора была кукла видом и размером с натуральную партнёршу. Ноги куклы были закреплены на носках удлинённых танцоровых башмаков. Под музыку стоявшего на мраморной скамье усилителя кавалер и его необычная дама исполняли зажигательное танго. Шуток не было. Лицо танцора было таким же неподвижным, как и у куклы. Но при этом оба, казалось, выражали смешанные чувства – страсти, нежности, грусти, даже тоски.

Никто из публики не улыбался. И никто не плакал. Лишь иногда в мятую шляпу, лежавшую подле усилителя, словно тяжёлые капли, падали белые монеты.

Ещё через пятьдесят шагов Макс увидел, как на фанерном кубе, оклеенном бумажным гранитом, сидит крупная дородная женщина. Вся она была цветом окислившейся меди – платье со складками, лицо, руки. Женщина, как легко догадаться, создавала на улице образ статуи Свободы. Теперь у неё был перерыв. «Свобода» с равнодушным лицом жевала hamburger и запивала pepsi. Рядом лежал бумажный факел, тоже зелёный.

– Can I take picture? – спросил Макс, поднимая камеру.

– Five dollars, – равнодушно и продолжая жевать.

– One dollars, – твёрдо произнёс Макс.

– O'key.

Макс ещё покружил по нижнему городу. Приподнятое настроение усиливалось. Теперь он мог уже сформулировать своё отношение к Великому городу. Ничего подобного в Европе нет. И сравнивать – даже наивно. Это просто «другая красота». Дру-га-я! Макс даже заулыбался от мысли, когда подумал, что Европа напоминает ему прекрасную, ухоженную, пахнущую дорогим парфюмом, но всё же пожилую даму. А вот Америка – это пышущая здоровьем, цветущая молодая женщина с бурлящей в жилах смесью из всех известных человеческих кровей. На Европу хочется любоваться, а вот Америку – просто хочется…

Паром отчалил от берега ровно в семь тридцать, по расписанию. Сделав крутой вираж, развернул нос на Staten Island, казавшийся издали точно за прозрачным розово-голубым занавесом.

Макс обернулся. Manhattan с каждой минутой уменьшался в размерах, но при этом всё ярче пылал в лучах малинового закатного солнца.

Когда статуя Свободы осталась чуть позади и уже дотаивала в сумерках, Макс спустился с верхней на среднюю палубу. Купил в баре пакет с чипсами, банку пива и устроился на свободном кресле. Перед ним сидела парочка – круглолицый блондин лет тридцати в обнимку с темнокожей красоткой. Оба навеселе. Тонкая, отливающая чернилами рука красотки напоминала змею, ползущую мужчине в брюки под широкий жёлтый ремень.