Самуил Ходоров - Белая Лилия

– Что это было, я, кажется, задремала, находилась в каком-то полузабытье.

Юргис, смущённо улыбаясь, прошептал:

– Хотелось бы мне, чтобы это твоё состояние длилось ещё долгое время.

Когда вечером она с Юргисом сидела у костра и язычки горячего пламени накладывали пурпурные оттенки на её бледное лицо, он неожиданно обнял её за плечи и смущённо спросил:

– Лиля, а можно я тебя поцелую, у нас сегодня был необычный день и мне хочется чего-то большого и настоящего.

Лиля, не раздумывая, повернулась к нему и подставила, нагретую костром тёплую порозовевшую щёчку. Юргис мягко и нежно прикоснулся к ней, а потом, будто передумав, отстранился и, передвинув свои губы к её губам, притянул их к себе, покрывая сладострастным поцелуем. Несколько минут гормоны счастья перелетали от Юргиса к Лиле и тем же путём возвращались обратно. Несколько минут ошеломлённая и застигнутая врасплох Лиля находилась в этой ночной таёжной нирване, задыхаясь от истомы и возбуждения. Неизвестно чем бы закончилась эта алтайская сказка, если бы не строгий голос Коршунова, который грозно прокричал:

– Отставить! У нас в лагере не только сухой закон, у нас полное табу на амуры и гламуры. Вернётесь на материк, развлекайтесь, размножайтесь и влюбляйтесь. Здесь тайга, в которой непозволительно заниматься глупостями.

Взволнованный Юргис, схватив Лилю за руку, страстно прошептал ей на ухо:

– Лилечка, побежали быстрее, я знаю тут недалеко одну охотничью сторожку, нам там никто не помешает.

Но во время монолога Коршунова она уже выпорхнула из той нирваны, в которой ловила кванты счастья. Приведя себя в исходное состояние, она переспросила Юргиса:

– Я не поняла, чему нам никто не помешает?

– Ну, как чему, – смутился Юргис, – нашей молодости, нашему счастью, нашему взаимному влечению друг другу.

Он протянул руки к Лилиным плечам, пытаясь обнять её. Она резко отпрянула в сторону и, зацепившись за пенёк, упала на сырой лесной валежник. Лёжа на спине, она вдруг заметила шальную звезду, которая падала с тёмного неба прямо на неё. Юргис подал ей свою крепкую руку, стараясь поднять её с земли. Лиля, продолжая лежать на таёжном газоне, приложила указательный палец к губам и еле слышно прошептала:

– Погоди, Юргис, дай мне загадать заветное желание.

Пока она собиралась с мыслями, падающая звезда погасла. Неожиданно сверху бесшумным дождём стали падать целые россыпи звёзд. Такое, наверное, бывает только в августе. Внезапно Лиле почудилось, что этот искрящийся звездопад явственно очертил худощавое лицо Виктора, который, как бы подмигивает ей и говорит:

– Куда же ты убежала от меня, дорогая подруга.

Уже поднимаясь и опираясь на руку Юргиса, Лиля загадала – помириться с Виктором и уже никогда с ним не расставаться. Юргис продолжал держать её за руку, вопросительно заглядывая ей в глаза. Он понимал, что в эту секунду с ней что-то произошло, что-то кардинально изменилось в ней. А Лиля, которая уехала в далёкую тайгу, чтобы забыть Виктора, и казалось, что он уже исчез с самых потайных уголков её подсознания, вдруг отчётливо поняла, что до сих пор любит его. Она резко повернулась лицом к Юр-гису и отрывисто, словно боясь, что вдруг передумает, почти выкрикнула:

– Ты прости меня, Юргис, ты замечательный парень, но должна тебе сказать, что дома меня ждёт тот, которого я люблю. Прости.

Лиля выдернула свою руку из его руки и быстро побежала к своей палатке.

Через неделю вся партия во главе с Коршуновым сидела в ресторане «Эдельвейс» в Усть-Каменогорске. Полевой сезон был успешно закончен, план изыскательских работ был даже перевыполнен. Девушек, прошедших через горнило трудных полевых маршрутов, неисхоженных таёжных троп, затяжных горных подъёмов и блужданий по речным распадкам, невозможно было узнать. В штормовках цвета хаки и энцефалитках из грубого брезента, в белесых накомарниках и чёрных резиновых сапогах они в одночасье принимали суровый мужской облик. Сейчас же наши девушки были надеты в светлые облегающие платья, в верхней части которых рельефно вздымались упругие девичьи груди, невидимые в маршрутных фуфайках. Узконосые белые туфли – лодочки, с каблучков которых, оказывается, начинались стройные, обтянутые в беж капроновых чулок, женские ноги, заменили сырую тяжесть неудобных сапог. Тут, в уютном ресторане, на стенах которого красовались снежные вершины и скалы, из расщелин которых выглядывали белые лепестки эдельвейсов, девушки казались фантастическими нимфами, выпорхнувшими внезапно со страниц волшебной сказки. Завтра самолёт перенесёт их в суету европейских городов, во Львов и Вильнюс, где они окунутся в городскую ритмику, созвучную переливчатому звону трамваев, гудению пробочного потока машин и хаотичному передвижению бесконечной людской лавины. А сегодня с эстрады симпатичная рыженькая певичка напевает: «Наши встречи не часты на таёжной тропе, мы за трудное счастье благодарны судьбе, и поляна лесная закружилась слегка, а вокруг голубая, голубая тайга». Лиля танцует с Коршуновым под мелодию этого медленного вальса и взволнованно говорит ему:

– Спасибо, Эдуард Васильевич, за школу, за практику, которая запомнится навсегда, за голубую тайгу, которую вы мне подарили. Девушки тихо радовались, что позади такой трудный и нескончаемый полевой сезон с тяжёлыми рюкзаками, прерывистым дыханием на крутых подъёмах и свистом бокового ветра на спусках, укусами надоевших комаров и прочего гнуса в речных долинах и всеми вытекающими отсюда тяготами походной жизни.

В то же время они также тихо грустили, что уже завтра не будет журчания горной речки у брезентовой палатки, не мелькнёт в таёжной чаще бурая росомаха, не будет вкусного обволакивающего дымка ночного костра, не будет, ставшей привычной и домашней, голубой тайги. В здании аэровокзала, несмотря на грозную вывеску «приносить и распивать спиртные напитки категорически запрещается», Юргис откупорил бутылку дефицитного здесь шампанского и, разлив белый пенистый напиток по заранее приготовленным пластиковым стаканчикам, радостно провозгласил:

– Девчонки, милые, быстро утирайте ваши хрустальные слёзы и давайте выпьем за нас. Мы выстояли, мы выдержали этот трудный и незабываемый полевой сезон, за нас, за геологов. Пью я за то, что предназначенное расставание обещает встречу впереди.

Девочки продолжали плакать, роняя слёзы в шипучее шампанское, и только гул взлетающих самолётов перекрывал их прощальные напутствия друг другу.

Такси стремительно мчит по ночному Львову. В темноте, рассекаемой фонарями уличного освещения, проносятся купола церквей и шпили костёлов, кривые и узкие улочки древнего города. Вот, наконец, и общежитие, казённый дом, уже пятый год, ставший для Лили родным. Лиля входит в свою комнату, в ней отсутствует привычный уют и комфорт. Лялька и Лара ещё не вернулись с практики. В незанавешенное окно сквозь пожелтевшие листья каштанов несмело прорываются белесые отсветы полной, почти круглой, луны. Лиля вернулась, а где-то далеко, далеко продолжают сиять заснеженные вершины и голубые распадки горного Алтая. Там остались невзгоды и волнения, горечь неудач и радость победы, там остались неосязаемые частицы какой-то неизвестной субстанции, сделавшей Лилю волевым, мужественным, а, главное, честным перед самим собой человеком.