Самуил Ходоров - Белая Лилия

– Послушай, Лиля, скажи мне, пожалуйста, могла бы ты полюбить меня ещё больше, если, предположим, я бы надел офицерскую форму, поверх которой красовались янтарные погоны лейтенанта советской армии.

Лиля, прижав тёплую руку Виктора к своей холодной щеке, скороговоркой прошептала:

– Больше всего, Витенька, я люблю тебя в кофейном костюме, бежевой рубашке и белом галстуке, ведь именно в этом незабываемом наряде ты предстал передо мной со сцены оперного театра.

– Лиля, ну, в самом деле, – обиделся Виктор, – я тебе про армию, а ты мне про оперу.

Лиля молниеносно обняла его за шею и кокетливо проворковала:

– Конечно, полюбила бы, полюбила бы крепко и безудержно, только при условии, что вместо лейтенантских погон тебе на брюки прилепили бы генеральские лампасы.

– Видишь ли, дорогая жена, генеральское звание не падает с неба, а берёт своё начало с лейтенантских погон, – выдохнул Виктор.

– Милый, я что-то не поняла, к чему эти намёки, – насторожилась Лиля.

– А к тому, девушка, что до генеральской жены тебе ещё далеко, – горячо ответил Виктор, – а вот стать женой молодого, но очень, очень перспективного лейтенанта – вероятность большая.

Проницательная Лиля непостижимым женским чутьём догадалась, что у Виктора есть какая-та, неведомая ей пока и тщательно скрываемая тайна. Она понимала, что муж собирает силы перед решительным броском, перед глубоким вдохом, который он сделает для того, чтобы откровенно выложить ей всё, что накипело у него на душе за этот яркий осенний день.

Виктор неожиданно остановил, шедшего им навстречу лохматого юношу, и вежливо попросил у него сигарету. Лиля знала, что он курит только в каких-то экстремальных ситуациях. По всей видимости, текущие новости носили чрезвычайный характер. Виктор неумело, но жадно затянулся сигаретой, сквозь дымовые колечки во все стороны рассыпались крошечные огненные искорки, дублируя в некоторой степени сумятицу и хаос в его мозговых извилинах. Наконец он, как ранее и предполагала Лиля, сделал глубокий вдох и на полном выдохе провозгласил:

– Всегда думал, что последние дни в университете будут самыми радостными. Ведь мы получили дипломы о высшем образовании, вложив в них немалую частицу своей жизни.

– Послушай, милый мой супруг, – резко перебила Виктора Лиля, – нельзя ли перейти к сути дела без лирических предисловий.

– Суть дела насколько проста, настолько же и сложна. Просто вчерашний и сегодняшний дни оказались чрезмерно навороченными. Вчера утром я был уверен, что твёрдо вступаю на аспирантскую дорогу, неумолимо ведущую к учёной степени кандидата наук. В полдень эта дорога, резко развернувшись на все, можно сказать, сто восемьдесят градусов, получила статус тропы изысканий в бескрайней пустыне Кара Кум. А сегодняшним светлым утром, похоже, караванный путь желтеющей пустыни резко трансформируется в гарнизонный плац, на котором солдаты и офицеры принимают присягу на предмет служения отечеству.

– А вот с этого места, пожалуйста, немного поподробнее, – несмело попросила Лиля.

– Послушай, Лилечка, сегодня утром мне предложили такое, что, в моём понимании, мне не могло присниться даже в самом нереальном сновидении. Парадокс состоит в том, что после согласования с тобой, я склонен принять это предложение.

– Виктор, родной, ты замучил меня окончательно, рассказывай быстрее, что же такое ужасное таким тяжёлым грузом навесили на тебя.

– Чтобы не терзать тебя, Лиля, буду говорить тезисно. Сегодня полковник Некрасов обрисовал, так сказать, концепцию моего, надо понимать нашего, светлого будущего примерно такой формулой: место службы – группа советских войск в Германии, должность – начальник топографической службы дивизии, воинское звание – лейтенант, перерастающее в старший лейтенант, капитан, майор, если я вместо двух лет останусь служить там лет на двадцать. Если же я впоследствии закончу ещё и инженерную военную академию, то светят мне погоны подполковника и даже полковника, а там, как ты понимаешь, и до генерала совсем уже недалеко, просто рукой подать.

– Витенька, прости меня, глупую, но, если серьёзно, то я совсем не представляю тебя в офицерской форме, ты и армия – это нонсенс, не ты ли говорил, что «как надену портупею, всё тупею и тупею».

– Я не отрекаюсь от сказанного и не забираю своих слов назад. Но всё-таки не зря мы с тобой в университете изучали философию, особенно ту её часть, которая называется диалектическим материализмом. На, не лишённых здравого смысла, лекциях, доцент-философ внушал нам, что материя первична, а сознание – вторично.

– Витя, прошу тебя, остановись. Я не усматриваю никакой связи между материей, сознанием и группой советских войск в Германии.

– Послушай меня, Лиля, только очень внимательно. Вторичное сознание однозначно указывает мне на то, что, занимаясь любимым делом в рамках избранной специальности, я буду получать мизерную и жалкую зарплату, на которую не смогу содержать мою любимую женщину, которую я называю белая Лилия. Экстраполируя дальше, когда у нас появится долгожданный, очень-очень крепкий и здоровый мальчик, а вслед за ним, очень-очень красивая и похожая на свою прекрасную маму девочка, возникает резонный вопрос, сможем ли мы их достойно воспитать с нищенской моей зарплатой в сто рублей в месяц. Недаром эту зарплату называют жалованием, которое, вероятно, происходит от слова жалость.

– Однако, Виктор, – тихо проговорила Лиля, – ведь все же живут так. Как раз вчера я прочитала в газете, что средняя зарплата в СССР составляет 125 рублей в месяц. Не следует также забывать, что у нас бесплатное образование, бесплатное здравоохранение и ещё много чего, что народ получает даром.

– Лиля, прошу тебя, спустись, пожалуйста, со своих лазурных небес, какие бы они не казались тебе обетованными. У тебя же высшее университетское образование. Разве ты не знаешь, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Всё бесплатное оплачивается тяжёлым ежедневным трудом тех, кому попадают жалкие крохи этого бесплатного. И не надо мне цитировать выдержки из лекций по научному коммунизму, которыми нас напичкали в университете. Этот коммунизм потому и называется научным, что он существует только в теории, которая призвана одурманивать массы идеологической ложью.

– Витя, ненаглядный мой, – проворковала Лиля, оглянувшись по сторонам, – что ты такое говоришь, я боюсь твоих крамольных слов, я боюсь сейчас даже тебя. Что это за инакомыслие такое? Ты же не антисоветчик, не правозащитник, не диссидент какой-нибудь. Ты говоришь так, как будто работаешь на вражеских радиостанциях «Свобода» или «Голос Америки».

– Если я и правозащитник, Лилечка, – заорал возбуждённый Виктор, повысив свой тонкий сопранный голос до максимума, – то только в том смысле, что собираюсь защищать права своей семьи, а не работать в редакциях, названных тобой, радиостанций, которые, кстати, удачно и качественно глушат всеми доступными технологическими средствами. А если речь уже зашла о работе, то я её уже выбрал, разумеется, с твоего одобрения. Вместо брезентовой штормовки геолога или поношенного костюма учителя я надену кожаную чёрную офицерскую портупею, от которой, как ты выразилась выше, буду всё больше тупеть и деградировать как личность.