Дан Борисов - Троглобионт

Казак добежал, только один раз споткнувшись в воде.

– Ну, всё… дальше бежать некуда… здесь надо… – он положил Игоря и пригнул к земле поднявшуюся было в рост Энн, – Сидите тут тихо, – а сам вернулся к Егору и лег рядом, приготовив автомат к бою.

Первой из леса показалась черно-желтая собака на длинном поводке, и сразу замелькали между деревьями черные фигуры. Егор с Казаком начали бить по ним короткими очередями, но толку из этого не получилось. Эсесовцы продолжали бежать вперед, не обращая внимания на огонь.

Ни один солдат не упал. Дальше пошло еще чуднее. Первой исчезла собака на самой середине протоки. У бежавшего за ней проводника ремень поводка в руке становился всё короче, пока не исчез вместе с рукой и с самим проводником. Потом стали исчезать автоматчики и тоже на самой средине.

– Барьер! – это Энн подтянулась на боевую позицию.

– Что? – Егор хотел обругать Энн за то, что она вылезла под огонь, но уже понял, что никакого огня не будет и засмеялся.

– Временной барьер! – продолжала Энн, – они остаются там, в сороковых годах.

– Они там, а мы здесь, – поддержал разговор Казак и тоже засмеялся.

– Хотелось бы только знать, где это здесь? – Егор уже отложил ненужный больше автомат и перевернулся на спину.

– Узнаем, обязательно узнаем, я в этом уверена.

– Смотри – козёл, даже пистолет из кобуры не достал, – Казак чуть не сматерился, но вовремя вспомнил о присутствии Энн, – Прогуляться вышел по лесу.

Эсесовский офицер задумчиво стоял у воды, покачиваясь с носка на пятку, потом согнал складки на мундире под ремень, поправил фуражку и осторожно ступил на первый камень, легко перепрыгнул на второй, на третий и исчез вместе с остальными.

Прапорщик Казак, не смотря на предложения помощи со стороны Егора, в одиночку донес Игоря до лагеря и положил на подстеленный Анной спальник возле костровища. Отошел в кусты, где его вырвало кровью с черными комками. Этого бы никто не заметил, но он неаккуратно вытерся – губы были чистыми, хотя и с синевой, но на небритом подбородке остались следы крови. Когда он, слегка покачиваясь, пришел обратно, Егор сразу это заметил.

– Ты же ранен! Почему молчал? Игоря тащил сам… как ребёнок упрямый.

– Всё нормально, командир.

– Где рана?

– Где надо, там и рана… на протоке меня зацепило… на самой середине.

– В спине? Снимай куртку, быстро… обработать же надо!

– Не надо, – Казак, садясь на песок, на секунду потерял сознание, но тут же выправился, – не надо, Егор – бесполезно. Игоря лучше перевяжите, он может и выживет. Должен выжить! Он стонал по дороге.

– Почему не надо? ты что?…

– Не шуми, командир, обработайте рану Игорю, потом придете ко мне. Я полежу пока… отдохну, – и улегся на бок, и закрыл глаза.

Пулевая пробоина была у Игоря в правой части живота. Выходного отверстия не было. Что они с Энн могли сделать?

Они промыли рану, напшикали чего-то баллончиком из американской аптечки и наложили тампон под пластырь. Егор еще вколол ему обезболивающее и антибиотик. Игорь не очнулся, но задышал ровнее, как спокойно спящий человек.

Казак, когда подошли к нему, то ли спал, то ли был без сознания, но когда попробовали снять с него куртку, он тут же очнулся.

– Не надо.

– Опять – не надо?

– Как Игорь?

– Живой, – ответил Егор, – вроде, спит.

– Ну, и хорошо… и Аня здесь… посидите около меня, только под голову подложите что-нибудь, – Казак слабел прямо на глазах.

Энн сбегала в палатку и принесла легкий спальник, Егор скрутил его и подсунул под голову прапорщику.

– Вот, хорошо, – Казак вытянулся и сложил руки на груди.

– Давай, всё-таки, обработаем твою рану.

– Нет… бесполезно это… ты же операцию мне не сделаешь, а это… – он безнадежно махнул рукой, – Вы помните, когда Ольгу с Виктором поминали, – Казаку сейчас казалось, что это было уже очень давно, – Я тогда сказал вам, что нас всех потихоньку перебьют, а вы меня… посмеялись надо мной…

– Никто над тобой не смеялся.

– Может и не смеялись, но подумали, что я свихнулся… а я сейчас уверен… уверен, что нам дали умереть, как мы хотим… хотели. Мишкин мечтал взять медведя, не знаю про Ольгу, но я… у меня заноза в сердце сидела. Дайте попить, у нас там чай холодный должен быть…

Прапорщика напоили чаем.

– Может ты есть хочешь? а? Сережа, может, поешь?

– Нет, – прапорщик улыбнулся. Очень редко командир называл его по имени, – Нет, только пить – внутри жжет всё. Так вот, что я говорю-то: помнишь Егор, тогда в горах, я Кешу Самохина из боя выносил?

– Помню. Умер он у тебя на руках.

– Нет… не знаю я, когда он умер… бросил я его… испугался, что с ним не успею уйти. Всю жизнь потом мучаюсь… сколько лет уже…

– Не ври. Мы нашли его в двух шагах от тебя.

Прапорщик немного помолчал и продолжил:

– Я не мог сегодня Игоря бросить… еще раз… я должен был принести его сюда.

– Ты и принес…

– Не перебивай, а то, не успею сказать, что хотел. Всё, что здесь происходит не случайно, совсем не случайно. Я это сразу почувствовал… а сегодня, когда через протоку шел, загадал – перейду за камни, значит, я не прав. Не перешел. Получается, одного двух шагов не хватило… всего-то… ну, и пусть, значит – судьба. От судьбы не уйдешь.

Казак на минуту закрыл глаза, отдыхая. Егор и Энн тоже сидели молча. Прапорщик заговорил снова:

– Не знаю, как это объяснить, но я почувствовал, что умираю еще в воде, тогда еще… после удара лодки… даже не умираю, а уже мертвый. Мы здесь, как на том свете… и почему-то нужно умирать еще раз… странно. Но я доволен… я ухожу отсюда счастливым. Подарок судьбы…

Вдруг он беспокойно приподнял голову.

– Если вы вернетесь отсюда, Тамару не забудьте… она переживать будет обо мне, помогите ей…

– Мог бы этого не говорить.

– Знаю. Успокойте её, скажите, что у меня всё хорошо, ушел, дескать Млечным Путем…

Прапорщик засмеялся, но смех его тут же перешел в кашель. Изо рта опять показалась кровь. Он выплюнул её, вытер губы рукавом и вздохнул.

– Давай споем напоследок, командир.

Егор даже не нашелся, что ответить, промолчал.

– Нет, правда… у меня сегодня весь день на языке вертится. Если я заболею… ну, давай же, Егор, без тебя я не смогу в голос…

Егор подхватил, как-то коряво, как будто и не пел никогда:

Егор выправился почти сразу, и два голоса теперь звучали уверенно и тревожно звенящей терцией. Мужчины были удивительно серьёзны, будто делали какое-то важное своё мужское дело. Энн, с самого начала, молча наблюдала за ними, ей нечего было сказать им. Она просто сидела рядом. Из её глаз потихоньку сочились слезы, медленно стекали вниз по проложенным на щеках бороздкам и капали на одежду. Энн не вытирала их и даже не чувствовала. Ей казалось, что никогда в жизни она не слышала ничего поэтичней этой песни.