Дан Борисов - Троглобионт

– Никому ничего не надо. Жить здесь никто не хочет. Проклятое место. Русские ваши было объявились, церковь построили, попа привезли. А кому она здесь нужна, эта церковь, а поп тем более. Три попа поменялось – ни один больше месяца не продержался. Проклятое место. А кто тут молиться-то будет, я что ль? А надо это мне?

Тихон переводил на ухо Тимофею излияния старухи.

– А далеко ли отсюда Подкаменное озеро? – спросил собственно Тихон, подделавшись по голосу под Тимошу.

– Кивиаллаярви? – старуха первый раз взглянула на гостя, – Вот то-то и оно, что далеко, а вдруг становится близко. Проклятое место. Вы ешьте, что ж вы, – и снова отвернулась, занявшись своими делами у печки.

– И часто это случается? – опять спросил Тихон.

– Да, одного раза достаточно – все и поразбежались. Наши говорили, что из озера этого змей выходил о трех головах. Я тогда еще молодая была, муж у меня был, детишек двое. А сейчас нет никого. Попы вон и те бегут, сломя голову. Проклятое место, одно слово.

– А ты что ж не уходишь?

– Куда мне? Коровы у меня здесь, лошадь. Здесь родилась и здесь помру. Скорей бы уже, зажилась уж…

Она еще что-то говорила, но Тимофей уже не слушал ни её, ни переводчика Тихона. В избу зашли мужики и мялись в дверях, вертя головами, куда бы перекреститься.

– Вот те на… и здесь образов нет, – первым подал голос Яков.

– И церьква пустая, – добавил Иван, – ни росписи, ни образов… нехристи, одно слово, басурмане.

Степенный Прохор молча прошел и сел за стол. Уже сев, он разгладил свою черную бороду и перекрестился на кофейник, только после этого взял хлеб. Шустрый Яков тут же присоединился к товарищу.

– Кофий опять… что толку с того кофию, чайку бы заварила, милое дело.

– Лопай, что дают, – Иван уже тоже подсел к столу, – картошечка! – он достал из-за голенища сапога свою ложку, положил себе несколько картофелин в миску, намял ложкой, добавил молока, перекрестил миску и стал есть, откусывая хлеб от большого ломтя.

Один только Яков креститься не стал, сразу навалился на рыбу, запивая еду тем самым кофием, который только что ругал. Насластил его, правда, как следует.

А старуха финка продолжала рассказывать что-то, не обращая внимания на постояльцев.

– Вот так я тут и живу, одна одинешенька. Да и то хорошо – никто не мешает. Мужик он для молодых хорош, а мне сейчас что? одна морока и только, – она хоть и хвалила своё одиночество, но, видно, стосковалась по разговорам.

– А что старуха-то говорит? – поинтересовался Иван, отрыгнув и перекрестив после этого рот.

– Она говорит, доедайте быстрей и уматывайте, ехать пора, – ответил Тимоша.

– Надо ж… какая бабка злостная, – первые слова за день вымолвил Прохор.

– Это не бабка, – хитро сощурился Яков, – Это оне говорят… сами, а бабке что? хоть сто лет здесь живи, только плати – знай.

– Правда, ехать пора – запрягайте, идите.

– Запрягли уж, – ответил на это Иван, вставая из-за стола, – Спасибо этому дому, пойдем к другому.

– Да уж, теперь что? теперь до места… – добавил Яков, с неохотой вставая.

До места добрались в полночь. Тяжело с непривычки называть полночью вполне еще яркий день. У самого берега с песчаным пляжем оказалась уютная поляна с высокой травой, как созданная для лагеря. На последнем этапе Тимоша встал наперёд и ехал, поглядывая на перелетавшего впереди с дерева на дерево Тихона. Так и вышли на поляну.

– Умная же у вас птица, начальник, – сказал Иван, ставя фуру параллельно Тимошиной коляске, – летает себе целый день, а потом сама в клетку лезет.

– Тиша хороший, – подтвердил трубный голос из клетки.

Через задок фуры выпрыгнул тяжеловесный Прохор и тоже подал голос:

– Хорошая поляна… но стрёмная, – это была вторая фраза, произнесённая Прохором за этот день. В дороге он только кивал или мотал головой в ответ на длинные речи Ивана. Никто не понял, почему поляна «стрёмная», но переспрашивать не стали – ответа ждать слишком долго.

Спать никто не хотел. Лагерь оборудовали сразу капитально. Фуры поставили подальше от воды, но так, чтобы они обдувались ветерком от комаров, а то спать не дадут. Распрягли и стреножили лошадей. Пока Иван с Яковом собирали сушняк по лесу, Прохор соорудил хорошее костровище с таганком, а Тимофей достал и проверил свои научные приборы, хотя, если вдуматься, они ему были не нужны вовсе.

Напившись чаю, устроились спать. В одной фуре расположились Тимофей с Тихоном, в другой мужики. В фуре было вполне достаточно места на троих, но Прохор улегся на земле, между колес. Под голову бросил свой маленький сидор и топор.

Встреча с неведомым состоялась лишь на третий день. Мужики уже опухли от безделья. Иван взялся плести какие-то корзинки из веточек. Прохор строгал фигурки из дерева своим заточенным как бритва топором. Один лишь Яков не был склонен к мужицким трудовым развлечениям. Он бредил охотой всю жизнь, но бодливой корове бог рогов не дал. Где ему было взять денег на ружьё. А теперь ружьё было. Тимоша купил для экспедиции два новенький кавалерийских карабина, два револьвера, себе и заранее пострадавшему приват-доценту, и еще дробовик, хороший бельгийский.

Вокруг этого дробовика Яков ходил два дня, как кот у масленой каши. Начальник ружьё не давал, говорил, что не сезон для охоты. Мужики тоже не советовали – господское говорили дело это, не наше. Но Яков не отставал и на третий день выпросил своё, взял ружьё, штук пять снаряженных патронов в медных гильзах и ушел.

В тот день на озеро лег густой туман. В этом тумане он рассчитывал подобраться куткам, перекрякивавшимся кое-где по озеру.

Тимофей инструктировал своё воинство и не раз о том, что может и должно произойти. Предупреждал, чтоб, не смотря ни на что, сидели, молча на своих местах, и ничего не предпринимали, но как всегда всё пошло комом. Первым почуял неладное Прохор – слух у него был феноменальный. Он схватил было свой топор и подался к берегу, но его успели остановить. Иван и не собирался никуда. Тимофей отправил мужиков спрятаться за фуры, а сам остался ждать посреди поляны. Ворон сидел у него на плече и шептал что-то успокаивающее, но Тимофея колотила нервная дрожь.

Что-то зашевелилось над водой, потом из тумана показалась странная блестящая голова то ли змеиная, то ли рыбья. Потом появилась длинная шея, а затем и огромное тело выползло на берег. Чудовище остановилось, оглядываясь по сторонам, как будто чуя неладное. И действительно, из кустов к нему выскочил Яков с ружьём в руках и тут же выстрелил в упор.

Чудовище в ответ как-то игриво махнуло хвостовым плавником, и Якова вмяло в песок вместе с ружьём.

– Как муху! – удивленно произнёс Прохор, перекрестился, что-то пошептал в свою густую черную бороду и опять надолго замолк.