Владислав Князев - Русская комедия (сборник)

Это еще больше вдохновило актеров у рампы.

– Примчит ли к такому вот герою богиня Ника на золотой карете? – с мхатовским надрывом вопросил флагманский столик. – К обжоре-то. К бабнику. К жадине. К глупцу. Ну?

– Ни за что! – отвечал хор «истбанцев». – Даже звонок мэра Поросенкова не поможет.

– Вот вам и весь итог эпопеи Лукиада, – скорбно вздохнул флагстол. – Титанические усилия коллектива удальцов – насмарку. Особую Колдыбанскую Истину – в архив. Окончательно посрамленную эпоху – в забвение.

Все очень натурально загоревали. Завздыхали, замычали, замекали.

– Что же делать? – заволновался и сам наш герой, которому накаркали такие напасти.

Хм. Не торопись, баран, в лес. Волки уже здесь. И уже щелкают зубами.

– О, Волга-матушка! – воззвал флагманский столик точно так же, как пузатый Молодецкий курган, то есть – к по толку. – В час решающей схватки с безвременьем взывают к тебе твои верные сыны. Вразуми нас мудрым материнским советом!

Теперь – мхатовская пауза. Новомхатовская. От старой отличается тем, что когда-то сценической паузой театр хотел что-то сказать. Сейчас сказать совершенно нечего, и потому во время сценической паузы актеры просто отдыхают.

Наконец, наш коллективный оракул-флагман просиял.

– Спасибо, Волга-матушка, – поклонился потолку боцманский квартет, один в один копируя сцену, которую десять минут назад разыграл тут сам врио. – Спасибо за великое доверие. Заверяем, что удальцы твоего любимого сына Луки Самарыча не обманут твоих особых надежд.

Любимец великой реки вздрогнул. Пожалуй, даже содрогнулся. Наверное, от неясных, но почему-то беспокойных ощущений.

– Волга-матушка речет, – запели наши волки в овечьей шкуре, не хуже, чем их заволжские заповедные коллеги на луну, – что надо переиграть коварное безвременье. Опередить его своим колдыбанским маневром. Хитроумным, удалым, совершенно особым. Таким, чтобы весь мир ахнул от восторга и ликования.

И без лишних слов полпреды коллектива поднесли на старом прадедовском подносе прямо под нос рекордсмену геройских финалов… Да нет, не орден за отвагу. И не стакан для храбрости. Конечно же, нашу удивительную «Книгу постановлений и приказов». Где уже лежала бумага со штампом и за круглой печатью. И каллиграфическим почерком Лещева-Водолеева была уже сделана историческая запись с учетом новых философских озарений низового коллектива, испытывающего острую истинную жажду.

– Ну что, коварное безвременье! – закричали наши асы всё на тот же потолок. – Тебе не удалось обмануть рыцарей Особой Колдыбанской Истины и посрамить гордость и славу эпохи – великого Луку Самарыча.

Не упал, читатель? Сидишь, как барон, в кресле? Ну встань, пожалуйста. Ведь Гераклу-2 сейчас на заклание идти. Поставь себя на его место. Тогда, может, поймешь, почему он не захлопал в ладони. Не закричал «ура». Наоборот, стал вдруг заикаться.

– Ко-ко-кончина? – забуксовал наш главудалец. – В ка-ка-ком смысле в пятнадцать ноль-ноль сего дня? Ведь на это время запланирован ваш подвиг.

– В том и состоит наш хитроумный маневр, – охотно пояснили мы. – Безвременье рассчитывает, что в пятнадцать ноль-ноль колдыбанские удальцы как один угробятся, и оно останется один на один с их беззащитным вожаком.

– Ан нет! Удальцы вовсе не угробятся, а угробят своего любимого вожака. Облапошенное безвременье неожиданно для себя окажется лицом к лицу с боевым коллективом. Можно не сомневаться, что они немедленно повергнут противника во прах.

– Ко-ко-кончина, – никак не мог смириться вожак будущих победителей с неприятной неизбежностью. – Но я ведь сначала должен принять на свои плечи бремя славы, завоеванной моими верными соратниками.

– Слава никуда не денется, – успокоили мы горемыку. – Она придет к вам посмертно. Но это, впрочем, мелкие подробности в духе Гомера и Гюго. Главное сейчас – обойти, превзойти на финише несравненного Геракла.

– Это трудно, почти невозможно: ведь Лука Самарыч все-таки не Геракл, а мы – не богиня Ника. Но мы постараемся. Мы будем очень стараться. Наш любимый предводитель умрет так, что Геракл лопнет от зависти. Как пить дать!

Болотные сапоги захлюпали прямо всхлип.

– Но… Но! Но!!! – громко возроптал именинник, а равно без пяти минут триумфатор.

Мы догадались, что он заговорит сейчас по-московски.

– Демьян Иванович! – по-московски обратился к Самосудову суперговорун, будто перед ним был просто мент, а не рыцарь Особой Колдыбанской Истины. – Вы же законник! Вы же должны понимать, что задуманное вами как бы незаконно.

– Валериан Владимирович! – продолжил он без всяких церемоний, словно говорил не более чем с банщиком. – Вы же эстет! Ваш замысел никак не эстетичен.

– Самсон Сергеевич! – протянул руку горе-именинник в сторону Молекулова, спутав его с мелким шкрабом. – Вы же учитель! Все, что сейчас происходит, абсолютно непедагогично.

– Фома Ильич! – чуть не хлопнул по плечу Профанова все тот же близорукий субъект, видящий в нем всегонавсего незнайку. – Вы же просветитель! Как вы можете приветствовать средневековое мракобесие?

– Уважаемые клиенты муниципального предприятия общественного питания номер тринадцать! – совсем уж бесцеремонно воззвал проситель к залу, где вовсе не было ни одного клиента, а сплошь только лихие удальцы. – Вы же нормальные люди! Опомнитесь и одумайтесь! Успокойтесь и утихните! Перестаньте безумствовать! Я согласен: давайте угостимся за счет мэра Поросенкова. Если так уж надо, пусть он берет с собой и фрейлин. В конце концов, пусть даже полковник Фараонов пляшет, как всегда подшофе, танец с саблями.

– Ну? – кратко взмолился он. – Как пить дать?

Мы растолковали этот крик души как надо. Устами нашего крикуна явно говорило коварное безвременье. Так и норовит облапошить, запудрить мозги, увлечь в свою западню.

– Лука Самарыч! – сказали мы монументу, а еще больше – коварному безвременью, которое пряталось за его спиной. – Здесь и сейчас нет тех лиц, которых вы именовали по их паспортным данным.