Андрей Коржевский - Вербалайзер (сборник)

– Кто это? – взвизгнула она, протянув карточку матери.

– Чего орешь-то? Где? А-а… Папаша это твой, вот кто, наркота долбаная… Погляди, погляди, сдох уж небось где-нибудь в подвале, сволочь…

Алка так ничего и не рассказала матери.

Прошел год. Алка продолжала ходить в школу, Зинаида стала пить еще больше. В темной тесноте подъездных тусовок начала выпивать и ее дочь, – все ей казалось, что после случившегося другого лекарства от засердечной ломоты нет. Алка больше не сопротивлялась, когда знакомые мальчишки при случае задирали ей юбку или небритыми подбородками царапали выросшую грудь. Пару раз по летней поре, когда земля под травой не холодит, а греет даже, она позволила ребятам постарше повалить ее и растянуть длинные ноги в стороны, согнуть в коленях, – ей было почти все равно, ничего, кроме быстрых коротких толчков, жмущей тяжести неумелого тела и горячечного пыхтенья, Алка не чувствовала. Женское ее естество скукожилось до совсем уж незаметности, – так полезший было из набухшей почки смородиновый листок обжигается ночным апрельским заморозком, вянет. И много, много надо то солнца, то дождя теплого, чтобы начал на этом же месте жить новый лист, чтобы выбросилась из младенчески морщинистых складок тонкая ягодная гроздь.

– Пойдем-ка, пойдем, милаха, щас я тя как раз и поздравлю, давно собираюсь, – сказал и повторил еще, когда тащил пьяную Алку за ухо из подвальной кафешки на Нагатинской, участковый Лайкин.

Компания, из которой Федор выдернул девчонку, только заворчала, опустив головы, – участковый был известен – бил чуть что без пощады, калечил, не стесняясь. Он был сердит – 8 Марта любые происшествия на участке были ни к чему, пришлось и самому быть на обходе. Выйдя на пахнущий близкой железной дорогой воздушок, Лайкин развернул Алку лицом к себе и от души хлестанул пару раз по щекам, больно.

– Ну-ка, руки, руки покажи, – потребовал Федор и вздернул рукава Алкиной куртки, – руки были чистые, без синюшных укольных дырок, в синяках только.

– Не колешься еще, нет? Так жди, начнешь скоро…

Алка заплакала.

– Ты вот что, подбери нюни-то… Я тебя жалею… Пропадешь ведь так… Что молчишь?

– Чего говорить-то? – пробормотала Алка, глядя в сторону.

– А вот чего – ты паспорт получила?

– Нет еще, мне шестнадцать через два месяца…

– Так, значит. Я смотрю, ты по мамкиной линии пошла – пьянь-гулянь, – не годится. Или бросишь это дело, или в колонию отправлю – смотри. Завтра зайдешь ко мне в отделение, в три, поняла-нет?

Алка покивала, вытерла лицо грязноватой ладошкой. Лайкин ушел, а она вернулась в подвал.

На следующий день, придя в отделение, Алка с полчаса сидела у кабинета участкового, отупело поглядывая на проходивших по коридорчику людей. Пьянка накануне была долгой, а потом еще и возня чуть не до утра у нее на квартире, – Зинаиды дома не было, она и вообще в последнее время приходила нечасто. Кто Алку и двух еще девчонок тягал прошедшей ночью, что там было, чего не было – и не вспоминала.

Дверь приоткрылась, выглянул участковый, «заходи, Чижова», – проговорил, набок наклоняя красномордую башку.

Сам не садясь и Алке сесть не сказав, Лайкин вынул из обшарпанного своего стола картонную папку со штампом и надписью, помахал ею перед девчонкиным носом.

– Здесь вот у меня списки – кого из города вон… А ты туда же – спиваться…

– Да не спиваюсь я ничего… Так…

– Чего так? Чего так? Что ты мне тут?

– Да ничего я, молчу.

– Вот и помалкивай, пока не спрошу. Значит так – лечить тебя надо, лечить, дура малолетняя…

– От чего – лечить?

– От пьянства и блядства, вот от чего! Молчи, сказал…

– Так я же…

– Так, слушай сюда. Вот тебе направление – поедешь завтра в Пушкино, там – клиника, зайдешь к Иванцовой Галине Аркадьевне, отдашь ей бумагу, она скажет, что дальше.

– А школа – как же?

– Ты опять? Со школой я договорюсь. В Пушкино – с Ярославского, минут пятьдесят ехать, чтоб там была к десяти! Адрес – в направлении, найдешь, не маленькая… Все, иди отсюда, иди, некогда мне…

Не оставив матери даже записки, Алка уехала в Пушкино. По дороге, глядя в закопченное зимой окно электрички на скучную мартовскую сырость, она ругала про себя приставучего зануду участкового, но все же, думала, он, Лайкин – добрый дядька, заботливый.

Через путаный пушкинский переход под железнодорожными путями Алка попала на привокзальную площадь, свернула, конечно, не туда, но на близком рынке бабки с мешками семечек и всякой торговой мелочью подробно рассказали ей, как и куда идти.

Среди странных в городе сосен, чуть в стороне от изгибающейся дугой гладкой дороги, за хорошим забором увидела Алка трехэтажный бревенчатый дом, позвонила у ворот, показала бумажку, ее оглядели и пропустили. У дверей постояла немного, стесняясь, но – вошла. Мужичок по ту сторону дверей, толстенький, в мятом костюме, посмотрев бумажку, сказал Алке идти на второй этаж. Она и пошла. Там позвала ее сладкая тетка, взяла у нее бумажку, записала что-то куда-то, отвела потом в небольшую уютную комнату, велела устроиться и ждать.

А через два дня к участковому Лайкину заглянул паренек неприметный, отдал конвертик, «за двоих» – сказал и пропал…

Алку несколько раз осматривал врач, брал кровь и мочу на анализ. Кормили вкусно и сытно, мыли и парили в бане, водили в солярий и к парикмахеру, – девчонка удивлялась таким на себя расходам, но терпела: кто его знает – может, так и надо… Неделя минула незаметно, и к Алле в комнату зашла та самая женщина, что приняла ее в этом доме, Галина Аркадьевна. Восковое гладкое лицо ее было спокойно, в строгих глазах бегали огоньки от многих в жизни удовольствий.

– Вот что, Алла, кстати – доброе утро, я принесла тебе недельный счет за услуги нашей клиники…

– Доброе утро… Счет?!

– Ну да, а тебя не предупредили разве?

– Нет…

– Ну и как же мы будем решать вопрос? – ласково улыбнулась Галина Аркадьевна.

– Какой вопрос? – начав уже догадываться, что к чему, на всякий случай спросила Алка.

– Ну, так я вижу, ты – девочка неглупая, поэтому буду с тобой говорить прямо. Сама понимаешь, никому на этом свете ты не нужна, какая есть, ничего не знаешь, ничего не умеешь, и шансов чему-нибудь толковому научиться у тебя нет… Деньги, на тебя потраченные, тебе сроду не отработать, поэтому…

– Проституткой?!

– Не груби, а то жрать не дадим. Или позову сейчас ребят из охраны, так они с тобой пару часов – во все дырки, а потом еще и выпорют… Не груби.

– Ну и что? Ну и что?

– Ну вот, я же и говорю – тебе не привыкать. Наш врач тебя посмотрел, половой жизнью ты уже давно живешь, паспорта у тебя нет, тебя вообще как бы нет… Выбросим – не найдет никто. Здесь в Серебрянке, в реке, знаешь таких мешочков сколько… А будешь работать – и жить хорошо будет, и денег накопишь. Проститутки – это кто от Кольцевой до Мытищ вдоль дороги стоит, ляжки морозит…