Андрей Коржевский - Вербалайзер (сборник)

– А поздороваться? С постояльцем-то? – ехидинка в голосе Григория Андреевича перемежалась бархатной кобельей шерстиной. – Самое место здоровья желать – в чистилище, а?

– Здравствуйте…

– Вот что, детка… Петь, щелкни-ка… Кнопочка там… Сфотографируйтесь со мной, а? И щукой тоже.

– Нет-нет, что вы! Нельзя!

– Это почему же?

– Да нет, ну что вы…

– Почему нельзя-то?

– А вы откуда?

– Из Москвы.

– А-а… Ну тогда – ладно…

– А если б из Суздаля?

– У нас тут строго. Знаете, как бывает – снимешься с кем-нибудь, значит… Ну, тебя потом… Разговоров…

– Ерунда какая. Снимай давай. Петь!

– Это вам ерунда. А мы должны быть осторожные. Приходите ужинать, – время-то…

Тощевата, вздохнул про себя Г. А., – а мордаха забавная. Прикормить если…

Лицо у девицы было настолько очевидно неславянское, что казались в нем какие-то ассирийцы-ниневийцы, и чохом все персидские княжны, которых в этих аккурат водах выбрасывал за борт С. Т. Разин лично. В набежавшую… Сомы здесь людоедские…

– А зовут вас как? – кликнул вдогонку уже.

– Азалия!

Ну-ну…

То-то, что азалия, подумал, сам себе кивнув, Григорий Андреич, – рододендрон орхидейный… Темно-розовый… Все это было ни к чему, – «а в Москве у меня есть законная, и еще одна есть знакомая…». В Москве у него подходил, похоже, к драматическому финишу лихо – в его-то подполтинник! – отбезумевший роман. Как бегун, оттоптавший десятку, Г. А. был готов уже рухнуть на дорожку – продышаться, и прыжки в ширину были не ко времени. Ни к чему… И он, подхватив спиннинги, пошел, переваливаясь по-мужичьи, к своему домику – постоять под душем перед ужином, – база новенькая, чисто еще…

Проснувшись не от телефонного будильника, а от мявшего восход котовьего толковища, подивился истовости, с которой жаждавшая продолжения рода животина славила Великого Кормчего, – и кто придумал, что коты говорят «мяу»? Ма-о-о… Ма-о! И ведь как раз алеет Восток… Тоже – сторонники Большого скачка… Срываясь на визг, залаяла собака, шарахнул выстрел. Идет охота … на котов. Однако. Дичи мало? Ах, да… «На кошках тренируйся!» Сволочь какая!

Между стеклянных стен столового домика успевшее пожелтеть солнце светило Григорию Андреичу в затылок, совершенно не мешая рассматривать Азалию, носившую им с Петькой с кухни тарелки и чашки. Больше пока никто не завтракал. Расставляя снедь, девушка наклонялась над столом чуть больше, чем надо бы, и безразличный, в отличие от мужских, солнцевый взгляд коротко наблюдал небольшую грудь в черном кружавчатом подхвате. Белая полотняная рубашка была расстегнута на пуговку больше, чем положено б…

Маленькие сиськи-то, подумал Петька.

М-м-м… На кораблик с мальком. Тоже метод, – подумал Г. А., предпочитавший искусственные приманки. По утрам он бывал занудлив.

После поворота река растопыривала длинные пальцы проток, вечно перебирающие бесконечные четки камышовых лесов и редких, как черный алмаз, островков суши, остро ограненных деревьями. Вода еще не прогрелась, полусонные щуки пытались обтереть зимних пиявок о камыш и лотосовые стволы, похожие на пальмы. И жерех пока дремал в ямах, и вобла не перла вверх по реке – метать. Но кое-кто, отряхнув спячную одурь, смотрел, смотрел уже круглым глазом – кого бы сожрать? Солнце летело по вертикали, презрев дугу зимы, вышибая испарину под козырек бейсболки, затеняя до черноты хамелеоновые стекла Григорьевых очков, разблескивая жизнь по серой воде.

– Погода-то, а, Толик?

Егерь не был, как и положено этому племени, склонен к отвлеченным суждениям.

– А что, Андреич, погода? Заапрелело – все, значить… Щас-то – ладно… Вот как июлькнет – тогда уху ковшом с борта черпай… Знай возьми укропчику… Хе-хе. А в мае – мошка… Комарье ужрет. Не ловля, нет. Теперь давай.

– Даю… В затишку пошли, ветрит…

До притаенного ерика пришлось толкаться на шесте, выключив мотор, – мелко. В прозрачной воде под стеной камыша тучками вился малек, то и дело, уходя от лодки, взбучивала мутное пятно щучка.

– А хрустит-то, во ломится…

– Красноперка уходит. Не дура…

– Была б не дура – не ловилась бы.

– Это да… Гляди, гляди – во сазанина греется! Пичкой бы…

– Ну и бери.

– В том куласе оставил…

– И слава богу.

– Это да…

Раздувшийся на свету ветер кусками обламывался вовнутрь ерика, и бросить тяжелый поппер под самую дальнюю стенку, чтобы ладно лег на протяжку, было трудно. С третьего раза Г. А. исхитрился – пошел, пошел красненький, похлюпывая и выталкивая носом водяные усы. Вот она! Бурун, заход! Мимо! Еще бурун, хлопок хвостищем, взбило воду, рывок – взяла, взяла! Маму твою, щучья бабушка!

– Даешь, Андреич, – еле ж выперли…

– Мастерство не пропьешь!

– Это как пить…

– Ладно, имею право покурить. Чайку, што ль, попьем?

Сквозь тополя на дальнем берегу наплывал холодный розовый вечер и пах он мокрым песком, влажным деревом, баней, а пивом и рыбной готовкой – от столового помещения. Там было шумно, – за день понаехали. Григорий Андреич с Петькой прошли за свой стол, поерзали локтями по свежей скатерти, уместясь, наконец. Г. А. принял в хороший глоток ладную рюмашку, а Петька не пил, – «с-сущий трезвенник», говорил про него хозяин, «или не-с-сущий, ты ж не пьешь ничего?» Азалия отнаклонялась у других столов, подошла к ним.

– Ой, Григорий Андреич, ужинать?

– Нет, водки только выпью и спать пойду…

– А что – вон те из Тюмени так и делают. Ныряльщики…

– А еще откуда народ?

– Вон – московские тоже, там – из Минска, Урал какой-то… Они уж кончают.

– Ну, ясно, изголодались, небось, по пути… А тут, понимаешь…

– Сейчас принесу, вкусненько все…

– Кто бы сомневался…

Под рыбные щи на осетрине, едко приправленные жареным со свежей зеленью лучком, красноперку в хрустящей коричневой прижарке и щуку, прокаленную в чесночном масле для пропадания мелких косточек Григорий Андреевич влил, наливая себе часто и понемногу, грамм триста пятьдесят «Абсолюта», выпил кружку тепловатого пива и закурил, задоволенный до благодушия.

За соседними сдвинутыми столами отмечала приезд московская компания, в центре которой помалкивал милицейский, судя по разговору, генерал, а между говорящими все встревал, перебивая, какой-то шустрый, предлагая выпить то за щуку, вытащенную Николаем Петровичем, то за рекордный его, Николая Петровича, заброс, то за Николайпетровичеву мудрость, когда он сказал идти вон к тому мысочку… Это было обыкновенно и понятно.

За столом слева покрикивали о политике – про Белоруссию, как у них там хорошо и отлично все устроено, – и дороги, и пенсии, и сельское хозяйство.

– Это вы молодцы, – не выдержал Г. А. – Хоть не хвалились бы – за наши-то денежки.