Андрей Коржевский - Вербалайзер (сборник)

Майская светлая ночь, пахнущая клейкой зеленью и сырой землей, открытой в лето парными припухлостями грядок со щелями межей – не лучший предохранитель на грозном оружии вожделения, скорей уж она – спусковой крючок, уже прижатый пальцем, согнутым вовнутрь ограничительной скобы. Прямая и недлинная, метров пять, бетонная дорожка довела до тяжелой двери в прочных воротах. Григорий шагнул на усыпанную хвоей глинку переулка, обернулся прощаться и увидел, что Милка вышла за ним. Она тихо, без лязга, прикрыла железину калитки, не щелкнув даже собачкой английского замка. Ну – что же… Женщина притиснулась, встала на цыпочки, откинула лицо, открыла губы, глаза зажмурив. Как устоять, когда вот он – грех, душистый и гибкий, сам на шее виснет, дышит часто. Целуя, Григорий левой рукой обнял Милку поперек сгладившихся крылышек лопаток, чуть развернул обмякшее легкое тельце, скатил правую ладонь через бугорок груди с набухшим соском на талию, на бедро, на попку, прижал плотно. Почуяв стремительное Григорьево твердение, Милка вжалась еще, они начали вздрагивать встречно. Оторвавшись от тонких губ, Григорий спросил:

– Слушай, а как же? – кивнул в сторону дома, где спал муж, Сашка.

– Да ладно, спит он давно, спит он, ну… – явно Милка не намерена была останавливаться.

– Ладно, как скажешь…

Они опять начали целоваться, и Григорий опустил уже молнию Милкиных джинсов, собираясь выщелкнуть пуговку через петлю, развернуть и перегнуть Милку тут же, у калитки, в тени ворот, не ходя никуда – зачем? Открыв глаза, чтобы, заголив, оглядеть Милку с тыла, он увидел, что из калитки, оказывается, вышел Сашка и смотрит на них очень внимательно. Попал! Углазилась на Сашку и Милка – попала! Попались!

Сашка совершенно спокойно посмотрел на них еще разок по очереди и сказал:

– Пойдем спать, – взял Милку за руку.

– Да-да, э-э, спокойной ночи, я тоже пойду, – выдавил Григорий ошарашенно. – До завтра.

Чистый предутренний ветер с востока пошумел в высоте сосновыми ветвями, шелохнулись заросли черноплодки вдоль забора, пара шишек стукнула об укатанный грунт, начали посвистывать какие-то птицы в зарослях заброшенного участка напротив. Когда Григорий шел к себе, уже смеясь и крутя головой от анекдотного восторга – вот и ему пришлось – муж вернулся! В спину ему смешливо засветил с розового края неба одуванчик солнечного глаза. А и грешок-то невелик – вовремя Сашка проснулся, – ладно, обойдется… Оно и впрямь – обошлось.

Любя под настроение – пару раз в год – открыть толстенный том Библии и почитать с полчаса что-нибудь из пророков, Григорий никогда не перечитывал про сотворение мира, а сказано ведь, прямо и ясно: «она будет называться женою, ибо взята от мужа». Вот только не уточняется, жалко, – чьей женою? Того мужа, от которого взята? Или того, кем от мужа взята? И потом – взята или брата? В смысле – только раз взяли или множественно брали? Положительно невозможно разобраться.

Продремав минут пятнадцать, Григорий очнулся от назойливого цокающего постукивания чем-то о капот. Воробей, что ли, корку долбит, – подумалось, – глаза-то еще не открыл. Поглядел, потянувшись, – нет, не воробей. Возле машины, глядя на него через лобовое стекло и тарабаня длинным полированным ногтем по металлу, стояла среднего роста красивая женщина – короткая прическа, загар, духи дорогие. Изобразив лицом недоумение, Григорий вылез из автомобиля, глянул вниз – перфект! Сантиметров на пятнадцать выше круглых коленей, юбка плотно обтягивала развитые бедра и отлитый природой по циркульному полукругу вздернутый попец. Глаза карие, макияж умелый, шкурка со светлым пушком – да это же Вера, что тогда, с Борисом, на даче! Как не рассмотрел…

– Не подвезете, молодой человек? – спросила Вера, усмешливо на него глядя.

– Верочка! Добрый вечер! Да ради Бога… Кабы не встречать мне сейчас даму, племянницу обещал подвезти, – куда угодно, хоть на другой конец географии… – Григорий осклабился хищно, подмигнул.

– Племянницу?

– Да-а… Внучатую.

А неудобно получится, если они пересекутся, подумал Григорий, – пора идти Иру встретить, – он не любил опаздывать. Нет бы этой в другое время подгрести – какие проблемы?

– А племянницу ведь Ира зовут, да? – лучась от удовольствия поймать на вранье, сказала Вера, лукаво уклоняя свежестриженую голову к плечу. – Ира, Ира, да? – переспросила, дразнясь.

– Н-нет… Вовсе Даша, – сказал Григорий уже слегка растерянно.

Что за новости, прикидывал он, – Ирка растрепала, или Борис ее проверяет, или меня, через подружку старую? Не старую, не-ет, хороша еще подружка, в собственном соку… Ну да – на спине и на боку… И прилежная греху… Значит, любит наверху…

– Гришенька, ладно, время-то идет, иди Иру встречай. У нее маменька вдруг приехала. Иди, иди.

Григорий посмотрел на часы – пять минут восьмого, – да, пора, – ну и хорошо, домой попасть почти вовремя, да и спать.

– А ты что же? – спросил он, начиная догадываться.

– А я тут подожду. Я ведь тебя случайно заметила, мне Ирка позвонила днем, просила вас приютить. Иди, а я тут покурю. И машину можешь не запирать, – я сяду, пожалуй, – ножки-то не железные…

Шевельнув кокетливо своими роскошами, Вера полезла в сумочку за сигаретами, зашуршала-забренчала мелочевным хламом. Григорий пошел к метро. Он не терпел, когда его вели , но сейчас, вот сейчас, оставалось только улыбаться – коготок-то увяз… Не пропадать же птичке… Ишь – курочки… Золотые яйца не несут, а ищут… Однако забавно.

Пока они втроем ехали к Вере на юго-запад, где долго уже пустовала оставшаяся ей от бабки квартира, Григорий все прикидывал, к чему это так. Верино скороговоркой объяснение, что замок, мол, там больно хитрый, да и код, да и соседи по клетке – лучше уж она сама, – слишком оно было надежное, неубиенное, чтобы поверить. А Ира – вот тоже! – как сели, заговаривала только с ним, Веру как бы и не замечая. А и Вера – доброхотка сомнительная; ей какая корысть? Хотя – бывает, подруги все же… Стоп, для подруг-то они по годам больно разные… Это что же получается? Ну допустим… А чего тогда так сложно? Дело-то, по Карлсону, житейское…

– Слушай, Вер, – сказал Григорий, оборвав стрекотанье насчет того, как ей понравилось на той дачке. – Вот что мне скажи, у тебя квартира на каком этаже? Крыша близко?

– В смысле – близко?

– В прямом – этаж, этаж какой?

– Восьмой, а в доме – четырнадцать. А что?

– Да так… Жалко.

– Почему жалко? Какая разница? Не первый же… Занавески можно не задергивать, – подглядывать некому, я люблю, когда жарко, нагишком по квартире шлындрать.

– А как же – помнишь: Малыш и Карлсон, который живет на крыше, – давай, Малыш, полетели ко мне на крышу, у меня там десять тысяч люстр. А ты, Малыш, – спросил Григорий, к Ире уже обращаясь, – любила в детстве книжку Астрид Линдгрен, а? Часто вы, девочки, на крышу летаете? А варенье ты, Карлсон, – это Вере уже, глянув на нее в зеркало, – какое любишь, клубничное, небось? Хотя нет, – посмотрев опять на Иру, – земляничное пока…