Андрей Коржевский - Вербалайзер (сборник)

– А я?! Я же тогда уже никому…

– Нет, вы будете при своем пациенте, только в Добрынихе вы уже не работаете, а пациент Петров там никогда не числился. Понятно? Вижу – понятно. Тогда приступайте. Первый документ я вам продиктую.

Долго-долго мучили пациента Петрова на неприметной дачке по Минке, скрытой от любопытствующих густым ельником и глухим трехметровым забором, да проволока колючая, да битое стекло поверх заборного кирпича в бетоне, да охрана – ни войти кому ненужному, ни выйти. Их там было несколько таких пациентов плюс охрана, плюс обслуга, плюс врачи и братья медицинские. Бабам на эту дачку хода не было. Во избежание. Когда раз в неделю, когда два, а то и чаще – по надобности, приезжали те, кому отвечать надо всегда честно и вежливо. А у доктора Вайсброда, как назло, сразу с Петенькой на месте новом не заладилось. Нет, вызывать он его вызывал, это даже Сергей Петрович не отрицал, недоверчивый, – видно было. А говорить Потаенный не стал, ни разу, ни в какую, хоть лоб разбей. Может, и хотел Петенька как раз этого – лба расколотого? Организм-то Петенькин явно уже на ладан дышал, – Леонид Борисович старался…

– Ну ладно, Лёня, ладно… – сказал как-то фиолетовым июльским вечером Сергей Петрович, – в конце концов, как сказала однажды Фаина Раневская, «есть одной – все равно, что, пардон, срать вдвоем». Отвечать-то мне в итоге… Завтра ведь у вас очередная попытка по графику? Не помрет он у нас, а? Дозы-то какие… Нормальный мужик давно бы ласты склеил… Ладно. Завтра я сам с ним буду разговаривать. Готовьте. Не слыхали, кстати, как придумали балерин из Кировского балета называть? Нет? Мариинская впадина… Устал я, Лёня, как хуй на ярмарке…

Леонид Борисович только хихикнул придушенно.

Утро было хорошее, свежее, ночью проволоклась на восток несильная гроза, и солнечный ветер еще не выдул из-под елок остатки теплого прозрачного тумана. Дышалось. Только потягивало откуда-то часто стираными в хлорке простынями и прочей дезинфекцией. Вайсброд и Сергей Петрович шли по гравийной, разметенной от хвои дорожке, – встретились неподалеку от гостевого , а на самом деле хозяйского домика. Сергей Петрович был привычно спокоен, врач – старался спокойным казаться.

– Знаете, Леонид, вот недавно в Киеве тамошние придурки поставили в «Лесе Украинке» пьеску, называется «Як пурявых угОвкують». Догадайтесь – кто автор?

– Шевченко?

– Нет, куда ему, самостийнику… Выше берите. Это, Лёня, Шекспир, «Укрощение строптивой»… Чем и займемся.

Помассировав едва обозначенный, вялый, исколотый трицепс Петеньки, доктор Вайсброд уколол его тоненькой импортной иголкой, вкачал жидкость, протер спиртом, опять помассировал, потом нашел на другой руке вену, вкачал в нее из шприца побольше, прижал ватой, наклеил пластырь. Сергей Петрович сидел на диванчике рядом, нога на ногу – длинные, лицо без выражения, курил. Петенька горбился на клеенчатом прочном стуле, глаза закрыты, щеки ввалились, под глазами – сине. Ждать обычно минут пятнадцать надо было. Но кэгэбэшник ждать не стал, заговорил, монотонно так, скучно заговорил:

– Послушайте, ресурс вашего организма заканчивается, это очевидно. Я знаю, что вы меня слышите и понимаете, не пациент Петров, нет, вы – тот, кого скрывает в себе это тело. Выслушайте меня внимательно, поскольку другой такой возможности у вас не будет. Никаких дополнительных знаний про вас мне не нужно, я уже все практически знаю, вы – тем более. Знаю и то, что в похабы вы идти отказались, – весьма почтенно. Правда… Вот ведь были, были, как это, «ругались миру» юродивые, «не по законам дольним, но – по горним», кто там – Симеон Эмесский, Ксения Петербуржская, Алексий Человек Божий, Иоанн Кущник, Прокопий Устюжский, Иосип Волосатый, Исидор Твердислов, – немцы, жалко, почти все… Но – дело знали, лепту внесли… «Эминанс гри», так сказать, невидимая миру сила… Большая, да. А вы пока ничем не отличились, хотя, как я знаю, и надо вам. По проекту. Посему – оставим лирику. Единственный ваш интерес – новая голова, в смысле возможность свободно оперировать психикой и жизнедеятельностью случайно доставшегося вам организма. До недавних пор это было невозможно. Теперь этот вопрос можно попробовать решить, хирургически и медикаментозно. Ну вам же открыто предвидение – вот и скажите, будем пробовать?

Петенька открыл глаза, зрачки растрескались на всю радужку, выговорил хрипло:

– Тебе зачем, Темный?

– От оценок воздержитесь, будьте добры. После сочтемся. Дело простое. Здешним высшим руководителем, старым и очень больным человеком, поставлена задача – оккультными средствами выяснить перспективу. Все возможное уже сделано, но его это не убеждает, он хочет именно невозможного. Вам это будет нетрудно, а нам – выгодно. После чего мы поможем вам прийти в себя, – не правда ли, это в нашем случае самая подходящая формулировка? Ну и нам расскажете, как оно устроится. Согласны?

– Когда?

– Вот приведем вас в божеский вид, а там – при первом удобном случае. Так договорились?

– Жида не губить.

– Хорошо.

Про переживания Леонида Борисовича Вайсброда можно и не рассказывать.

…Надобный день настал, настал, конечно, как все на этом свете настает, рано ли, поздно ли, – кто ж это ведает, – это ведь – откуда смотреть, да и как смотреть, опять же… Да и смотрит кто… Праздничный был день – 7 ноября 1982 года. В Москве на улицах пощелкивали от холодного ветра флажки и флаги красные, к вечеру сизые тучи раздернулись на закате и подсветились малиново, как свежий фингал на полнокровной роже хорошенько отметившего сугубый свой праздник потомственного пролетария. Совсем уже село солнце, когда из отсидевшего положенный прием Кремля Генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Союза Советских Социалистических республик, Председателя Верховного Совета того же Союза республик тех же и прочая, и прочая, и прочая, маршала Леонида Ильича Брежнева, дряхлого старца, давно и телом, и душой, и разумом немощного, отвезли на дачу. Пару часов Леонид Ильич приспнул, потом народец кое-какой ближний подгреб, до половины десятого потостировали , выпивая умеренно, в братской дружбе и надежности будущего утвердились – в последнее время Главнокомандующий чуустуоал себя намного лучше – и его самого заверили , обцеловались подробно, разъехались чинно. Тут-то к заднему крылечку кухонному, тихо шинами шурша, причалили две машины неприметные с номерами неброскими. Через пятнадцать минут в кабинет Леонида Ильича в сопровождении Сергея Петровича ввели Петеньку. Темный сразу же вернулся в смежное с кабинетом помещение, где оставался ждать еще один человек – высокий, старый, чуть грузный, с высокими залысинами, с прохладными всезнающими глазами за стеклами тонкой оправы очков. Через десять минут мимо ждавших прошел прикрепленный с подносом, на котором уместились бутылка «Зубровки», рюмки, несколько тарелочек с заедками. Через час с четвертью Петр Петрович Петров самостоятельно вышел из кабинета, Сергей Петрович принял его под руку, а высокий в очках постоял минут пять недвижно и тоже – пошел к машине. Выйдя на улицу, он огляделся и сказал сразу же оказавшемуся рядом Сергею Петровичу: