Елена Крюкова - Царские врата

Слепая мелко дрожала, неслышно смеялась. Из затянутых бельмами глаз текли мелкие, слезы, светились в темноте.

«Чечня. Вагон. Мужик умирает. Помню. Ну да, это его жена».

– Дети выучились… У всех семьи свои… У меня – внуки… Спасибо тебе: пощадила!

– Перестань. Хватит причитать. Тебя спасла, а других убивала.

Старуха поправила на голове лихо накрученный тюрбан. Золотые зубы тускло горели во рту. Алена медленно отвернула лицо к стене. «Ты снишься мне. Надо послушно глядеть все сны, не просыпаться».

– А у тебя родня кто есть?

– Сын.

Слепая старуха, кряхтя, поднялась с ее койки.

– Возьми ему!

Усилие поднятой руки. Протянутой ладони.

– Дай.

Слепая положила в ладонь Алены медную птичью лапку креста.

Мария на койке в углу, у окна, бессонно, беззвучно бормотала древние забытые слова.

Стоял перед ней весь в крови. Израненный.

– Отделали же они Тебя, – сказала Алена тихо. – Я послужу последнюю службу вместе с Тобой. Хочешь?

И Он сказал ей:

– Хочу. Я к грешникам пришел…

– Я к Тебе пришла, чтобы любить Тебя, – перебила она Его.

Шагнула к Нему:

– Обопрись на плечо мое. Ты весь пулями прошит, гляди… – Она прикоснулась к окровавленным рукам, к животу. – Раны здесь… здесь… и здесь. Они стреляли в Тебя!

– Тело – это ничто, – сказал Он, радостно глядя на Алену. – Тело живо лишь духом одним.

Подался вперед, чуть не упал – и уцепился за ее плечо, привалился всем кровоточащим торсом, впалым животом к ее боку. И она приняла на себя всю тяжесть Его.

– Пойдем, – сказала тихо, нежно. – Пойдем, начнем последнюю службу нашу. С чего начнем?

– Будем петь вместе. – Он поднял залитую кровью голову, поглядел на нее. Рядом со щекой Алены горела пожаром его грязная, в пятнах крови, в терниях щетины щека. – Я начну. А ты подпевай.

Вдохнул воздух. Запел хрипло, чуть слышно:

– За людей… за всех людей!.. Погрязших в безумстве, утонувших во лжи… Молимся, и любовью сердца свяжи…

– И любовью сердца свяжи… – пела Алена.

Взяла Его руку, тяжелую, как рельс, и положила себе за шею, на плечо.

И так Он весь висел на ней – тяжелый, высокий, мокрый от крови, с торчащими локтями и ребрами, нагой, лишь с вымокшей в крови грязной повязкой на узких бедрах.

– Больше не надо, не надо больше убивать, иди и всем скажи… Пусть выбросят в пропасть пушки, ружья, пули, ножи…

– Пули, ножи… – пела Алена.

Ее лицо надвое рассекала последняя улыбка.

– Давай встанем на колени, – шепнул Он ей. – Так будет лучше. Так и тебе будет легче. Что ты Меня держишь, ты же устала уже.

– Я не устала. Но давай как Ты хочешь.

Они оба – она изо всех сил поддерживала Его, и ладони ее стали липкими от крови Его – медленно опустились на колени. Алена обняла Его, обхватила его грудь. Прижалась головой к Его шее, и Он улыбнулся.

– Ты так любишь Меня, – сказал он тихо. – Я счастлив.

– Я тоже.

– Повторяй за Мной: Я солдат на последней войне, на последней войне. Пусть Я умру и не воскресну уже – но вы помните обо Мне. Пусть Я умру навеки! Пусть вытечет кровь Моя, как вода…

– Как вода… – пела Алена.

– Но пусть после Моей настоящей смерти вы воевать не будете никогда…

– Не будете никогда…

Протянул руки. Сильнее навалился на Алену. Она поняла – Он вот-вот упадет.

– Ложись грудью мне на спину, – сказала она. – Так я буду хорошо держать Тебя. Ты будешь лежать на мне.

– Хорошо. Вот так?

Они оба стояли на коленях на острых, белых камнях.

– Тебе камни впиваются в колени…

– Тебе тоже.

– Тебе больно?

– Мне больно. И счастливо. Ведь это наша с Тобой последняя служба. Мы в последний раз послужим людям. И уйдем от них.

– Что мы сейчас им споем?..

Он судорожно глотнул воздух, полный гари и каменной пыли. Далеко, с перевала, налетел холодный ветер, опахнул все Его пылающее от тысячи ран тело.

– Пой за Мной. Пой, как Я пою. – Он прижал к Себе рукой Алену – так муж прижимает к себе, обнимая, жену. – Примите в последний раз израненное тело Мое! Выпейте кровь Мою! Пусть Я не вернусь к вам больше – во имя жизни вашей Я бессмертие Свое отдаю…

– Бессмертье Свое отдаю… – пропела Алена.

И вдруг ее сердце будто кто накрыл черной, слепой тряпкой. Она поняла.

– Как! – крикнула она и обернула к Нему изумленное лицо. – Ты уже не придешь к нам, как обещал? Никогда?!

Он улыбнулся:

– Я последний раз, здесь, в горах, приношу Себя в жертву людям. Пусть съедят тело Мое. Пусть выпьют всю Мою кровь. Но пусть больше никогда, никогда…

– Что – никогда?!

Алену колыхала неистовая, последняя дрожь.

– Больше никогда, никогда… истинно, истинно говорю тебе, любимая, милая моя…

Ее трясло, слезы катились по ее лицу градинами.

– Не убивают друг друга…

– Значит, Ты сейчас умрешь?! – Ее вопль вонзился ей самой в уши. – Навсегда?! Насовсем?!

– Да, умру, – сказал Он очень тихо. – Тебе тяжело. Положи Меня на землю, пожалуйста.

Она не могла перечить Ему. Медленно согнулась, грудью, животом легла на колючую землю. Медленно сползло Его расстрелянное, исполосованное плетью тело с ее спины, плеч.

Он лежал на боку, стонал, и она осторожно, стараясь не причинить Ему боль, перевернула Его на спину.

Он лежал и смотрел на Алену снизу вверх. На Его темном, окровавленном лице костром горело счастье.

– Ты хочешь пить? – прошептала она. – Я принесу Тебе.

– У тебя нет посуды, в чем принести.

– Я Тебе в ладонях своих принесу.

Алена отшагнула назад. За ее спиной, рядом с ними, журчал горный ручей.

Она опустила руки, сложила их черпачком; зачерпнула ледяной, чистой воды.

В горсти принесла воду к Нему, лежащему. Опустилась на колени. Поднесла горсть к Его иссохшим губам.

Он поднял голову и припал губами к ее рукам, к воде.

– Вот ты и напоила Меня… в последний раз. – Она разжала руки, и последние капли воды вылились на Его голую грудь. – Освятила водой. Горной водой. Водой Моей родины.

– А разве Твоя родина здесь? – спросила Алена.

Обтерла мокрыми ладонями себе лицо.

– Здесь. Моя родина везде, где стреляют. Везде, где страдают. Везде, где стреляют. Я за них молюсь.

– За тех, кто убивает? – Она всмотрелась в Его запрокинутое к небу лицо. – За убийц?

– Я же Сам сказал, ты же помнишь: Я пришел не к праведникам, но к грешникам. Разве войну развязывают праведники? Разве друг в друга – праведники стреляют?

– Нет… Грешники… – прошептала Алена. – И я тоже – грешница… Как же Ты…

Он понял. Поднял раненую руку, и Алена припала губами к Его руке; и ей под губы натекла Его горячая, последняя кровь.

– Если Я взял тебя служить со Мной мою последнюю службу – значит, Я давным-давно простил тебя. Я же сказал тебе: Я люблю тебя. Помни Меня. Прошу тебя – помни Меня.