Виктор Мануйлов - Жара

Он вскочил, стал натягивать на себя рубаху, штаны, путаясь в штанинах. Он еще не уяснил себе, что происходит, но почувствовал всем существом своим, что происходит что-то страшное. А в дверях уже стояла баба Дуня и причитала:

– Во-от, дождали-ися-аа! О-о-ссподи-ии, и что теперь с нами будет?

– Девочек буди, баба! – крикнул Петр Васильевич и кинулся вон из своей комнаты, прошлепал через горницу в тапках на босу ногу, затем через сени, дернул дверь, но она была заперта на задвижку (сам же задвигал), а задвижка не хотела двигаться. И такое случалось иногда, если сильно ее задвинуть. Зарычав, он рванул ручку покривившейся двери, прижимая ее к косяку, дернул задвижку, ободрал пальцы, но дверь все-таки открыл и вывалился на крыльцо… и уже на крыльце услыхал гул и почувствовал жар надвигающегося со стороны соснового леса огня. Но только завернув за дом, увидел нечто ужасное: по всей северо-восточной стороне неба тянулись вверх языки пламени и густой дым поднимался, клубясь, в звездам и кособокой луне. Ближайшие сосны еще не горели, но как бы светились предсмертным багровым светом. До них было не больше ста метров огорода с засохшей картофельной ботвой. А что для такого огня сто метров? Много это или мало?

Ветер вдруг рванул, потянуло нестерпимым жаром, и яблони в ужасе зашелестели листвой, кусты сирени, черемухи и жасмина припали к забору, затем откинулись назад, к избе, замахали ветками, точно хотели бежать, да где уж им…

– Скоро вы там? – крикнул Петр Васильевич и кинулся к машине, завел, вывел ее на улицу. Девочки уже были здесь со своими сумочками, с кошкой, они испуганно жались друг к другу, и баба Дуня с ними, держа за веревку козу, которая рвалась куда-то, отчаянно блея.

Хорошо, что он вчера не стал разгружать машину, загруженную накануне по совету Трофимова. И только о нем вспомнил, как Трофимов сам показался на улице, облитый красным мерцающим светом. Издали он что-то кричал, размахивая руками, и Петр Васильевич, кое-как распихав детей, бабку и козу в машину, двинул к нему.

– Гони, Василич, за речку! – кричал Александр Трофимович, наклоняясь к боковому окну. – Поджигай правый берег! Всё, сколько сможешь! Всё поджигай! Иначе пропадем!

– Понял! – криком же ответил ему Петр Васильевич, хотя кричать было вовсе не обязательно: гул огня и ветра был не такой уж и сильный, чтобы не расслышать нормальную речь. Но всё, что он видел сейчас: снующих возле домов женщин и детей, коз и собак, крики и плачь, – всё это требовало быстроты и решительности, а они могли выражаться только криком и ничем больше.

Он погнал машину по улице к концу деревни, свернул к реке, успев заметить, как женщины и старухи тащат на себе узлы и сумки, подумав, что надо будет разгрузиться и помочь остальным. Но для начала пустить пал по ветру, чтобы, как он догадался (читал где-то об этом), могли спастись на этом выгоревшем месте от огня жители деревни и он сам со своей семьей. Хотя сам-то он мог бы вполне сбежать от огня на своей машине. Но подобное в голову ему не приходило.

А огонь уже охватывал деревню с двух сторон, точно вражеское войско, поставившее перед собой цель никого из деревни не выпустить и истребить все, что попадется ему на пути. Более того, он кое-где уже прорвался к самой границе соснового бора, и видно было, как вспыхивают сосны, вспыхивают точно спички, выбрасывая вверх свивающиеся жгуты багрового пламени. И что-то несется вверх в этом пламени, что-то черное, и там, наверху, вспыхивает и пылающим комком летит в сторону деревни.

Странное дело – Петр Васильевич не испытывал страха. Ну ни чуточки. Более того, ему отчего-то стало весело, и он веселым же голосом отдавал приказания своим детям и бабе Дуне, будто всю жизнь только тем и занимался, что спасался от пожаров и пускал встречные палы.

– Сейчас переедем на ту сторону, вы разгружайтесь, а я буду поджигать траву… Тихо! Без истерик! – прикрикнул он, но тоже весело, потому что девчонки взвыли в один голос, и он увидел их распахнутые от ужаса глаза. – Воем тут не поможешь!

И хотя вой не прекратился, однако несколько опал, тут машина как раз миновала брод, выкатила на другую сторону реки, на дорогу. Здесь, слева от дороги, было место пустое совершенно. Ни травинки, ни кустика. Здесь стояли когда-то ворота, и сам Петр Васильевич гонял мяч от одних ворот до других: в деревне летом в пору его детства собиралось много детворы, было с кем гонять мяч, ходить по грибы и ягоды, ловить рыбу и коротать ночи у костра, вдыхая запах дыма и пара из кипящего на огне котелка с торчащими из него рыбьими хвостами.

Он поставил машину как раз посредине этого пустыря и кинулся на противоположную сторону дороги. Трава здесь была высокая, кое-где по пояс, и сухая, среди травы торчали молодые березки и осинки, иные метра два и более ростом. Надергав травы, Петр Васильевич достал коробок спичек, чиркнул – не зажигается, еще раз – зажглась и потухла. Вторая спичка – то же самое. Петр Васильевич опустил в растерянности руки и огляделся. Девочки и баба Дуня что-то делали рядом с машиной, привязанная к дверце металась коза, над деревней уже летели огненные вихри, пока еще на приличной высоте, и там же исчезали. Было светло, но не так, как днем, а как… как … он не мог найти сравнения тому, что видел своими глазами, потому что ни с чем подобным в своей жизни не сталкивался. Правда, видел нечто по телеку, но видеть, сидя на диване в своей квартире, – это одно, а в реальности, которая грозит тебе и твоим детям смертельной опасностью, – совсем другое. И тихая паника стала охватывать его мозг, руки и ноги. Казалось, что и дышать стало тяжело, через силу. На мгновение захотелось сесть, уткнуть в колени голову, чтобы ничего не видеть и не слышать.

К нему бежала Светланка. Заметив ее, Петр Васильевич вздрогнул, и снова схватился за спички, приговаривая: «Спокойно, Петька! Спокойно. Без паники!» И спичка наконец-то зажглась. Сразу же и очень легко вспыхнул пучок травы в его руках, легко загорелась трава на краю поля, к которой он поднес огонь. Обрадовавшись, Петр Васильевич шагнул в сторону, поджег и там, и дальше, дальше, пока факел его не догорел до самых рук. Тогда он стал рвать новую траву для нового факела. Светланка, добежав до него, стала ему помогать, о чем-то говоря взахлеб, но ему было не до этого. Он зажег спичку, вспыхнул факел, оглянулся и с ужасом увидел, что там, где только что горела трава, стлался лишь легкий дымок. Ни язычка пламени, ни даже тлеющих травинок не было видно, лишь кровавые отсветы надвигающегося на деревню огня блуждали по полю.

Да как же он подожжет целое поле, если не способен поджечь какой-то крохотный его участочек! И Петр Васильевич шагнул вглубь, и бросил горящий пучок почти себе под ноги. И трава вспыхнула. Но огонь пошел не в глубь поля, а прямо на него. Пошел, треща и фыркая, охватывая его дымом.