Виктор Мануйлов - Черное перо серой вороны

Ида, точно почувствовав на себе его взгляд, шевельнулась, прерывисто вздохнула, как вздыхает обиженный ребенок после долгого и безутешного плача, затем тихонько стала поворачивать в его сторону голову, одновременно поворачиваясь и всем телом, и он, не отрывая от нее взгляда, увидел сперва одну ее грудь с темным соском, потом вторую, часть живота – взгляды их встретились – ее настороженный, его изучающий, – но она вряд ли делила их каким-либо образом, для нее важно было лишь одно: не стал ли он думать о ней худо, имея в виду столь стремительное их сближение, такую распахнутость с ее стороны. И, продолжая поворачиваться, стыдливо прикрылась тоненьким одеялом в кружевном пододеяльнике, отброшенном к стене.

Валера, наблюдая все это как будто в замедленной съемке, очнулся и вернулся из невероятных далей, куда забросила его неуемная фантазия. Он улыбнулся своими сочными губами и привлек женщину к себе.

– Ты какой-то ненасытный, – проворковала Ида, опрокидывая Валеру на себя. – У тебя, что же, в Москве никого нету?

– Сейчас нет, – ответил Валера. – Была одна сокурсница, пока учились, а получила диплом и уехала в Тверь. Другой завести не успел.

– Бросила?

– Да нет. Просто между нами не было ничего серьезного. Так, чистая физиология.

– Какие-то вы нынче… – недоговорила Ида и запечатала его рот своими губами.

Через некоторое время, приняв душ и одевшись, они сидели на кухне и пили кофе с черным хлебом и колбасой.

– Вчера у нас на Фукалке выдали зарплату. Не всю, но хоть что-то, а то ведь и хлеба купить не на что, – говорила Ида с набитым ртом. – И то лишь потому, что кто-то в конвейерном корпусе написал что-то против Осевкина, нашего хозяина. Еще будто бы и пригрозил, что если не выдаст, то ему самому будет хуже.

– А кто написал? – спросил Валера.

– А кто ж его знает, кто, – пожала плечами Ида. – Такие вещи делаются так, чтобы никто не узнал. Нашлись смелые люди. А то б так и сидели без гроша в кармане. А еще и на гаражах написали то же самое. Весь город только об этом и говорил. Ну, Осевкин и сдрейфил. Да и остальные тоже. А так чего ж не работать? Работай себе и работай. Человек не может без работы, – уверенно заключила она.

– Да, я слыхал об этих надписях, – признался Валера. – Говорят, что у вас объявилась какая-то «Лига спасения России»…

– Господи, какая там лига! Скажете тоже! – всплеснула руками Аделаида. – Так, мальчишки выдумали.

– Почему вы решили, что они выдумали эту лигу исключительно в виде надписи на гаражах? – не отступал Валера. – Может, они ее выдумали значительно раньше. Тем более что на гаражах – это понятно, но на Комбинате… Мальчишки вряд ли могли туда проникнуть.

– Да вы что, Егор?.. Ой! Совсем забыла, что вас Егором зовут! – воскликнула Аделаида с игривой улыбкой.

– И что мы с тобой на ты, – добавил Валера.

– А, ну да, конечно! Извини.

– Так что насчет этой лиги? – напомнил Валера.

– Да ничего, – продолжила Аделаида поскучневшим голосом. – У нас тут ни то что лигу выдумать, а в домино мужики соберутся играть, и то боятся, как бы им не пришили какую-нибудь антиправительственную организацию. Смешно даже сказать. Это не у вас в Москве. Тут – глухая провинция. Тут – мафия. Тут попробуй открыть рот, без зубов останешься. А то и без головы. – И спросила, с надеждой глядя в светлые глаза Валеры своими черными глазами: – Ты когда едешь-то?

– Самое позднее – во вторник. Вот сегодня-завтра встречусь с этим вашим Осевкиным, поспрашиваю и поеду. – И добавил для большей убедительности: – К концу недели надо отписаться.

– С самим Осевкиным встречаться? – испугалась женщина, не обратив внимание на остальные подробности.

– А что? – усмехнулся Валера. – Такой страшный?

– А то нет? О нем тут много чего раньше рассказывали, а только те, кто что-то рассказывал, куда-то подевались, а куда, никому не известно.

– А что ж милиция? То есть полиция…

– А что она может? Нынешний начальник как раз при Осевкине выбился в люди, морду наел – во! А раньше таким дохликом ходил, соплей перешибешь. Тут все под Осевкиным ходят. И за что он ни возьмется, все обязательно изгадит, на всем начинает проступать печать мерзости. Каинова печать, как говорит Лизка. Даже на том, что должно быть свято для любого человека, – заключила женщина. И дальше подозрительно-сварливым голосом: – Только ты о том, что я тебе говорила, помалкивай. Мне тут еще жить и работать, а ты уехал – с тебя взятки гладки.

– Что я не понимаю, что ли? – сделал Валера обиженное лицо.

– Да нет, это я так, на всякий случай, – извиняющимся тоном пошла она на попятную. И уж совсем просяще: – Ты не подумай чего такого, Валерик, – и дотронулась до его руки кончиками пальцев.

Он взял ее руку и прижал к губам. Она судорожно вздохнула, провела другой рукой по его жестким волосам.

Мир был восстановлен, но все-таки что-то между ними черное пробежало – и Валера это ощутил всем своим телом. Он попытался было вернуть отношение беспечности и беспричинной радости, владевшие ими так естественно и безраздельно, но как ни старался, что-то да осталось. И он понял: его попытка вторгнуться в самую гущу здешних событий и вызвала у Иды подозрение, что у него совсем другие интересы, приведшие его в их город, для него чужой и непонятный, не совпадающие с интересами ее и многих других людей, связанных между собой невидимыми нитями страха и надежды. Да, действительно, он уедет, а они останутся, и даже его статья, какой бы правдивой она ни была, ничего здесь не изменит, а если что-то изменит, то – не исключено – далеко не в лучшую сторону.

Обуреваемый этими гнетущими мыслями он позвонил в назначенное время Чебакову. Тот сообщил, что Осевкин согласился встретиться во второй половине дня, что за ним, за Валерой, пришлют машину к четырнадцати часам. Они вместе с мэром пообедают в ресторане, затем поедут на Комбинат. Если, конечно, Валерий Игнатьевич не возражает.

Осевкин утро, как обычно, встречал в своей башне. Он уже успел и побегать по дорожкам своего участка, и искупаться в озере, и теперь пил кофе, принесенное ему наверх юной служанкой, только в этом году закончившей школу и на городском конкурсе красоты занявшей второе место. Он хмуро изучал ее тело, едва прикрытое коротенькой юбчонкой и кургузой белой блузкой. Под его неподвижным взглядом девчонка всякий раз смущалась, вспыхивали ее маленькие уши с зелеными капельками сережек в мочке, однако она продолжала стоять и ждать дальнейших приказаний, если таковые последуют, не опуская головы, почти физически чувствуя на себе раздевающий взгляд хозяина и как наливаются сладостной истомой ее небольшие груди, слабеют ноги и тяжелеет живот.