Таньчо Иванса - Маленький роман из жизни «психов» и другие невероятные истории (сборник)

Тем временем погода разительно меняется. Сперва начинает дуть сильный прохладный ветер, который является скорее подарком, чем наказанием за мое равнодушие к окружающему. Затем небо заволакивают густые черные тучи – именно черные, а не темно-серые как перед грозой. Улица, по которой я иду, и очертания которой мне были знакомы, становиться какой-то совершенно иной. Могло, конечно, сказаться наше недолгое пребывание в городе, если бы вчера Дима не обратил мое внимание на несколько старинных зданий. Мы как раз говорили о том, что хорошо бы приобрести какой-нибудь особнячок и отреставрировать, потому что городским властям, видимо, все до фени, а особенно историческо-художественная ценность зданий, находящихся на их попечении и имеющим злую участь находиться не в центре города.

Так вот – тех зданий, которые дали нам накануне пищу для размышлений и наездов на правительство, нет и в помине. Вместо них грозно возвышаются обыкновенные обезличенные жилые дома, без балконов даже – одни окна, в которых отражается наступающая неестественно быстро темнота.

А мне даже в голову не приходит вернуться назад в гостиницу, хотя город становился похожим на черно-былые негативы. И выглядит это, прямо скажем, жутко, словно я по недомыслию оказалась персонажем саги о Сайлент-Хиле. Мне бы бежать сломя голову от греха подальше, но моя мозговая деятельность измеряется единицами, приближенными к нулю. Вот и бреду по пустынной улице.

Окружающий пейзаж меркнет с каждым моим шагом, который, кстати, дается мне с большим трудом. Так бывает, когда человек пытается бежать во сне – на ноги словно привешены стокилограммовые гири и даже если хочешь, удается лишь слегка приподнять ногу над дорогой, а сделать шаг – событие и вовсе за гранью человеческих возможностей. Все, что мне удается разглядеть сквозь густой вязкий туман, кажется каким-то не настоящим. А может быть и не кажется. Здания какие-то размытые, словно неведомый начинающий художник изобразил их как попало, не заботясь о том, чтобы придать им реалистичность. Небо – излишне черное и на нем ни единого облачка, ни единой завалящей звездочки или хотя бы намека на существование Луны. Просто – разлитая черная тушь на деревянной поверхности – кое-что впиталось, а остальное небольшой лужицей размером с это самое небо так и осталось само по себе. Вот так примерно и выглядит явление природы, которое и небом-то назвать язык не поворачивается.

Преодолевая немыслимую тяжесть в ногах, прогоняя усталость от бесплотных поисков, стараюсь не оставаться на месте, иду вперед как полумертвая черепаха. Ежесекундно сгущающаяся вокруг меня густая тьма уже не дает мне ничего разглядеть на расстоянии вытянутой руки.

Шаг за шагом, сквозь черный непроглядный туман, ничего уже толком не видя, продвигаюсь, словно вагон за собой тащу. Почему-то для меня сейчас очень важно хотя бы попытаться идти вперед. В конце концов, наступает момент, когда глаза мои становятся просто бессмысленной частью моего тела, и тогда, я закрываю их всего на секунду. Но этой секунды оказывается достаточно.

Открываю глаза на собственной кухне. На столе чашка с холодным кофе, которое не известно кто сварил для меня, в надежде ослабить мои физические мучения после вчерашней попойки. Лизка ушла, предварительно утерев мои слезы и дождавшись пока я засну прямо на жестком кухонном диване.

Хвала неведомым богам за то, что мои мысли сейчас где-то в отпуске на Гавайях. Потому что когда они вернуться, они констатируют факт, что все мои скитания в поисках Лиловой Двери, мой сладостный солнечный город с сиреневым небом и двумя солнышками, мой невероятный попутчик Дима – все это лишь очередной сон, фантазии предклиматического организма. А пока блаженная пустота и легкий шум в голове – дают мне уникальный шанс умереть прямо сейчас, не дожидаясь открытия, которое и так убьет меня. Всего секунда этой сладостной амнезии. Но…

Воспоминания обрушиваются на меня как ледяная вода Ниагарского водопада. Корчусь на жестком диване от какой-то метафизической боли в груди, которая, тем не менее – самая, что ни на есть настоящая. Сглатываю с большим трудом колючий твердый ком, поселившийся у меня в горле, но ощущения усиливаются, не оставляя мне надежды выйти победительницей в этой борьбе.

Знаю, что даже когда я встану, приведу себя в порядок и уйду на работу, буду заниматься какими-то обыденными повседневными делами, моя душа так и останется бесформенным бестелесным комком, лежащим в позе зю на плюшевой поверхности кухонной мебели. Я даже знаю, что гости, заходя на кухню, никогда не сядут на это место, испытывая суеверный инстинктивный ужас от одной мысли об этом. Но сейчас это бесполезное знание лишь кусочек маленькой рассыпанной на полу мозаики моей реальности. Единственной и неповторимой, потому что другой мне, как оказалось – не дано. Не заслужила, видимо, другой.

Огромная уродливая жаба, сидящая на моем теле в районе груди, все-таки достигла своей цели. Поток слез, пролившийся из моих глаз в то утро, можно сравнить разве что с водами горной реки, несущейся по каменистой поверхности земли со скоростью чокнутого мотоциклиста. Я оплакивала свои волшебные сны, потому что знала, что больше никогда их не увижу. Почему? На это у меня ответа нет. Просто это знание сродни теореме Пифагора, доказательство давно забыто, но факт остается фактом: квадрат чертовой гипотенузы равен…равен не равен, кому какая сейчас разница? Оплакивала Диму, потому что поняла, что не было никогда моего веселого заботливого попутчика. Он был очередным сладким сновидением, моим неудавшимся проводником на дороге, которой не никогда не было.

Затем я оплакивала свой будущий бывший брак и будущую бывшую работу одновременно, потому что поняла, что все это никогда не было по-настоящему моим. Чужая судьба, украденная мной на одном из перекрестков Несбывшихся Жизней. Для кого-то она могла быть радостной, но у меня какой-то свой путь, который мне еще придется найти. А попутчики в этом деле – помеха.

Слезы не приносят мне облегчения, но это – необходимый ритуал, сопровождающий любое рождение нового человека. Остается гадать, о чем кричит младенец, едва вырывается из материнского лона прямо в руки акушерок! Они, как и все в этом мире, где нет ничего долговечного, наконец, иссякают.

Нахожу в себе силы встать и подойти к плите, на которой стоит наполовину пустая джезва. Кое-как, сквозь пелену застелившую мои глазные яблоки после двухчасового плача, мне удается увидеть спички и даже неплохо справиться с процессом зажигания огня на плите. Пока греется кофе, нащупываю в кармане домашних штанов мобильный и отключаю его от греха подальше – не дай бог кому-нибудь сейчас позвонить! Осторожно переливаю остатки кофе в чашку, которую даже не удосуживаюсь помыть и выхожу в коридор.