Александр Филатов - Список Магницкого, или Дети во сне не умирают

Пока начальник и зам расслабляются, предаваясь «музыке», я на нижних этажах, «в трюме». Я веду, помимо своих, 90 больных навязчиво отпускного Чингиса Далиева. Анжела отлынивает под предлогом освоения абсолютно ненужного для нашей работы аппарата Фоля (способен определить употребление наркотиков и двадцать лет назад; такой бы в наши средние и высшие школы, учащиеся и их родители были бы рады!). Аппарат Фоля куплен аптекой, деньги потрачены, поэтому не изучать его никак нельзя. Нужно и приятно, когда занимаешься этим вдалеке от тюремной территории. Ни вышек, ни служебных собак, ни колючки, ни кислых физиономий сотрудников, одна эстетика!

Сибариту Трибасову и не снилось, как пышно расцветет насилие в принудительно оставленной им конторе. После смерти Веры Трифоновой пятьшесть человек приковано наручниками ежедневно. «Браслетов» не хватает! Буяны ухитряются их гнуть до непригодности и даже ломать! Их раскрывают, из них вылазит – made in Russia.

Вопреки бездушию врачей (со всей страны сухие щепки самые отборные), больные не теряют оптимизма. Больной Молодой, за попытку самоубийства прикованный к постели в камере «интенсивной терапии», на мой вопрос «Как дела?» показывает зажженную сигарету в той руке, на которой нет «браслета», и спокойно отвечает: «Курю». Даже не стоик, киренаик какой-то, учитывая сломанный в двух местах позвоночник. Мучительные боли и подвигают Молодого к уходу из жизни.

Больная Бякина, та, которая будто бы сама навязывалась идти к смотрящему Каримову на секс вместе с упрямившейся скинхедкой красавицей Василисой Ковалевской, явилась ко мне на прием в коротком халате: «Все постирано». Просила закрыть дверь. Сидела перекладывая короткие ноги, показывала то бюстгальтер, то трусы – черное нижнее белье. Разговаривала ни о чем с длинными паузами. Я принялся ее выпроваживать, тогда она обозлилась и обещала написать на меня жалобу «на непонимание». Стремительно рассвирепела, кричала в коридоре: «Если бы мы не совершали преступлений и не сходили б с ума, вам бы работать было негде! Не за что деньги получать!»

26.05.10

Долгожданная баня. Новый, вместо Поспешева, банщик Роман, бывший опер, имеет обыкновение не только рыться в моих книгах, прося почитать, но и закрывать больных в помывочном помещении на час и более, уходя на обед. Под душем-то ничего, но в предбаннике после мытья свежо.

То ли он хотел отомстить мне за то, что я не дал ему Фромма, то ли еще по какой причине, но больные были в очередной раз «забыты» в бане рядом с камерой, где я принимаю больных. Эта камера громко называется у нас медкабинетом, или даже одной из ординаторских.

Больные, наконец выпросив баню, теперь скулили, стучали, робко просили и громко грозили, задыхаясь в холодном пару, ими же при помывке напущенном. Мои проходные ключи к бане не подходят. К камерам – тем более. И мне не дозволено водить больных, тем более одному.

Я поднялся на третий этаж, чтобы не слышать криков и грохота, делавших если не невыносимой, то чересчур абстрактной работу над историями болезни, мною в тот час производимую. На третьем этаже ни одного сотрудника. Поднимаюсь на пятый этаж к начальнику, обедавшему со своим обычным окружением. Тот привычно: «А где инспектора?» – «Их нет».

Больные и я – ситуация обычная в обеденный час.

На втором этаже появился контролер Арсений Горбатый, молодой драчливый парень с огромным деревянным молотком-киянкой (предназначен для простукивания стен в поисках дефекта, дающего шанс на побег; как и другое, имеет в тюрьме второе, более значимое использование). Арсений открывает дверь в баню. Сначала ударом ноги, потом – киянки отгоняет вглубь самых нетерпеливых. Потом он просто лупит всех подряд, направо-налево, куда ни попадя. Слова Арсения знаменательны: «Бани хотели?»

Другой раз он бил сидящего больного ногой в «стакане». Побои в ПБ нередки. «Что делать, если они по-другому не понимают?» Побои производят за углом, не в коридоре, где «видит» и пишет видеокамера. Чаще их производят науськанные санитары-зэки. Они знают «приемы». Некоторые – «мастера».

Эти случаи не вопиют, по сравнению с первой половиной 80-х прошлого века на Дворянском спеце. Там у нас был доктор-психиатр Вася, не помню фамилии. Вася занимался карате. Дрессировал и меня с приятелем Сережей Е., тоже психиатром. Мы ходили в широких штанах, не поворачивались к больным спиной, ждали нападения. Его все не было. Тогда Вася один, другой раз ударил больного на приеме. Потом он вызвал больного сурдомутизмом, которого показом черепа прежде пытался разговорить наш начальник, зеленкой, ориентируясь на висевшую на стене карту человеческого тела, отметил на его коже болевые точки и по-каратистски пятками принялся лупить больного. Тот упал. Вася вошел в раж, он кричал упавшему: «И ты со своей жертвой так? И вот так?!» Мы Васю едва утихомирили. Вася устал. Вытирая пот, он оправдывался: «А если бы, А. В., он вот так с твоей женой? Дочерью? Сыном? Матерью?»

Больной тоже отдышался. Его увели. Он не мог ничего рассказать, поскольку был глухонемым. Писать не мог – врожденная умственная отсталость. Других глухонемых, кроме него, в отделении не было. Вася мог чувствовать себя безнаказанно, если бы я не пригрозил написать на него рапорт в случае повторения нынешних экзерсисов. На что Вася твердо отвечал: «Я раньше напишу, что это ты избиваешь больных!» Он чувствовал себя уверенно не только потому, что жена, у которой он был «под каблуком», работала воспитателем в отряде, позже – адвокатом, а потому, что практика избиения больных была не нова и повсеместна.

27.05.10

Закрытие больных в бане в обед повторилось. Опять множество тумаков и неприятных эмоций. В остаток дня вернулись к побегу Астахова. Сообщили, что кем-то запущен слух, что это я не закрыл, уходя, дверь. Я возмутился: «Все четыре, что ли? Я ушел в шестнадцать часов, а побег состоялся в шестнадцать пятьдесят». Злые язычки поприжали. Но «за побег Астахова» сняли премии и квартальные со всех медиков ПБ. Астахова найти не могут. Объявлен всероссийский розыск.

Врач Далиев зажимал замужнюю медсестру Мойру. Потом, утомившись, лег спать на кушетку. Не отпуском, так сном украл часть работы. Проснулся. Я спросил его про вчерашний день, когда он отпрашивался съездить в Институт усовершенствования врачей «узнать о сертификате». Чингис уже и забыл про поездку. Он даже не знает, где расположен институт, в который вчера будто бы ездил.

В мае под различными предлогами он не выходил на работу четыре раза.

28.05.10

Банщик Роман – подполковник. В чем он проштрафился, чтобы так «опуститься»? Отставной банщик В. Поспешев «пристроен» на корпус.

31.05.10

Видел врача Грымова Алексея Вадимовича. Вновь судится с УФСИНом, и вновь успешно. Уволен за то, что полтора года был в отпуске: суммировал, что за предыдущие годы задолжали: давали 30 дней вместо 60 (на гражданке 62). Через суд Грымова восстановили. Он вошел в Бутырку и скрывается в стенах Кошкиного дома: живет нелегально, «привидением», поскольку справедливо опасается, что, если выйдет на территорию, назад могут не впустить. Вопрос с питанием решает, как и все – ест баланду душевнобольных. Несколько дней Грымов не стирался. Зарос, провонял: «Забыл взять нижнее». Грымов – калька добродушного деда из американских фильмов, только без передних зубов (выбил инспектор Горбатый, когда по пьяни у ворот тюрьмы дрались то ли за проститутку, приведенную на всех «за пятихатку», то ли за место у теплой трубы на лавке, где спало пятеро сотрудников). Я неоднократно предлагал скинуться Грымову на вставные зубы, «чтобы нас не позорил». Коллектив не поддержал.