Владимир Дурягин - По дороге к Храму

– «Этот, похоже, сидел. Надо прощупать…» – Он решительно открыл сверкающую полировкой дверь и подошёл к официанту. – Здорово, брат!

– Нет братьев у меня. – Напевно ответил тот, отворачиваясь от новоявленного родственника.

– Ну, вот. Я в нем человека разглядел, а он волчарой этаким… – Хилый выпрямился, погладил щетину на лице, и быстрым взглядом, окинул посетителей. – Придётся помирать голодною смертию, не повидавшись с родною мамою. Не воровать же!.. – Разочарованно воскликнул Хилый, повернувшись, и сделал шаг к выходу.

– Чего хотел-то? – спросил его в спину официант.

– Так, друган у меня, в общем вагоне, совсем плохой. Боюсь, до дому не дотянет. Жалко. Вместе ёлки пилили…

– Так погоди… тебе пожрать, что ли? А, я подумал… постой там. – Официант кивнул головой на двери тамбура.

Минут через пять, Хилый держал в левой руке пакет килограмма на полтора, а правой тряс Мишину «мозолистую» руку.

– Ну, спасибо тебе Михаил… Не Сергеич, часом?

– Сергеич.

– А… не Горбачёв?

– Пугачёв! – Рассмеялся официант, заражая смехом и Хилого. – Погоди. – Официант вернулся к буфету. Прикрывая бутылку «Портвейна» полотенцем, вынес её в тамбур и сунул в пакет, сразу заметно потяжелевший. – Ну, всё. Давай.

– Оклемаюсь, рассчитаюсь. Зуб даю! – Пообещал Хилый, ковырнув ногтем по одному из своих верхних зубов.

Бодро шагая по проходу купейного вагона, он заметил за приоткрытой дверью одного из купе, прислонившегося головой к стенке спящего пижона. На столике в изобилии лежала закуска, и стояли полторы бутылки дорогой водки.

– «Ух, как ты вспотел!» – Про себя отметил Хилый. – Ведь этак и помереть недолго. – Покрутив головой по сторонам, он мышкой юркнул в богатое купе. – Ни какого чувства меры. Нельзя же так…». – Осуждающе подумал он прямо в лицо спящего пассажира и, пополнив свои запасы нераскрытой бутылкой водки, направился в свой вагон. Миновав тамбур, в котором шумно беседовали трое, бритых наголо молодых бугаёв, Хилый прибавил ходу.

Андрей ничуть не удивился, появившемуся с добычей в руках попутчику – такие пустыми не возвращаются.

– Об чём, сынок, задумался? Сейчас прогоним вашу грусть. – Сказал добытчик, выкладывая на стол содержимое пакета. Андрей поёжился. – Чего сидишь? Дуй к проводнице за мензурой.

К проводнице обратиться Андрей не рискнул, а похитил стакан из ниши питьевого бачка. Хилый налил водки чуть больше половины стакана и подвинул Андрею.

– Держи. За волю!

– Опасное дело. – Кивнул тот на бутылку.

– Думаешь, сбондил? – рассудил по своему Хилый. – Это я в ресторане, у братишки Мишки разжился. В долг…

– Дорогая, наверное? – понюхал Андрей водку в стакане. – Даже запаха нет.

– Да ты, просто, отвык. Держи, не нюхай.

Выпив водку, Андрей, молча, уминал копчёную колбасу, чувствуя, как тепло расходится по его телу. Рожа Хилого уже не казалась такой неприятной, как прежде.

Стараясь показаться Андрею не какой-нибудь уголовной шушерой, а вполне благородным вором, Хилый отломил еще шмат колбасы и подсунул попутчику под руку.

– Рубай, знай. – Словно гостеприимный хозяин, сказал он, снова звякнув горлышком о стакан. – Держи. За удачу.

– Вот, удачи-то у меня, и нет. – Грустно улыбнулся Андрей.

– Будет ещё. Куда ей деться? Её каждому поровну отмеряно. Только она не поспевает ко всем во время.

Опрокинув в рот вторую дозу, Андрей откинулся спиной на стенку и мечтательно произнёс:

– Эх, сейчас бы ещё покурить!..

– Так есть же. Я забыл вынуть. Во! Две пачки.

Одну он подал Андрею, другую распечатал и сунул в свой карман.

– Пойдем, покурим? – предложил Андрей.

– Да брось ты. Кури здесь!

Они, жадно затягивались, пока дым не унюхала проводница. Та будто всю жизнь ждала этого момента чтобы, наконец, показать всю данную ей государством власть.

– Ещё чего выдумали! – Завопила проводница на весь вагон. – А, ну-ка быстро в тамбур! У меня тут женщины и дети, а они!..

– Да в эти, ваши щели, в три секунды всё вынесет! – Проворчал Андрей, поднимаясь с места.

Пришлось накинуть телогрейки и выйти в тамбур, где было совсем холодно. Хилый, закурив другую папиросу, злобно выразил своё недовольство:

– Весь кайф поломала, старая кошёлка!

Накурившись, попутчики уже собирались вернуться на места, как вдруг, в тамбур вошли трое молодцев, бритых наголо.

– Это не вы у нас водяру сперли? – напористо спросил один из них. Ответа не последовало.

– Да, вот этот, мелькнул с пакетом! Я заметил.

Толстый схватил Хилого за кадык.

– Урка поганая! Ты-ж моего шефа без пойла оставил!

Хилый захрипел под мощной пятернёй, давившей горло.

– Мужики, вы чего?! – Полез разнимать Андрей.

– Мужики в колхозе, к-козёл!

Андрея кулаком в скулу. Он упал, ударившись затылком о дверь. Чтобы подняться, ухватился за ручку, но она подалась вниз, открывая ту самую дверь, через которую они сюда проникли. Вагон мотало на стрелке, и дверь на половину распахнулась. Шум колёс и холодный ветер ворвались в тамбур. Разъярённые парни, приподняли Андрея с пола и словно котёнка вышвырнули вон из тамбура…

…Очнувшись, лежащим в кустах, Андрей приподнял голову и профессиональным взглядом определил, что этот участок дороги был сильно запущенным, потому он и остался жив. Приземлись он на более чистом месте, костей было бы не собрать. Молодые гибкие ивовые ветви смягчили удар, лишь поцарапав лицо и, порвав одежду. Боль в теле была не от приземления, а от пинков тех беспредельщиков, оставшихся в поезде. Стиснув зубы от боли, Андрей пробрался сквозь ивняк и выкарабкался на насыпь. Он присел на крупный холодный щебень и достал помявшиеся папиросы. Выбрав одну, что поцелей, привычно дунул в мундштук. Вылетевший из папиросы табак разнесло ветром. Тогда он поднялся и пьяно шатаясь, побрёл, хмуро глядя на убегающие вдаль рельсы. Впереди виднелся мост. Добравшись до него, Андрей немного постоял, прислушиваясь к осеннему шуму леса, и сполз с насыпи к журчащему по камням ручью. Вода была темная, осенняя. Он умылся, смочил царапины, какие смог достать и, разогнувшись, увидел лежащего под самой насыпью Хилого! Андрей, спотыкаясь, и падая, подобрался к нему и перевернул того лицом вверх. У Хилого на лбу напряжённо пульсировала жилка – значит жив! Надёргав из порванной телогрейки ваты, Андрей пошамкал её в воде и вернулся к попутчику. Тот протяжно застонал, приоткрыв мутные глаза.

– Где болит? – спросил Андрей чуть слышно.

– Ве-е-з-де-е…

– Ну-ка, пошевели конечностями. Ты не бойся, если болит, значит жив.

Хилый превозмогая боль, начал самостоятельно расшевеливать свои органы движения, охая и матерясь. Внезапно, словно по голове, по железке прогромыхал гружёный пиловником состав и, снова послышался шум осеннего дикого леса. Неуёмный ветер задувал за воротник и в рукава. День уходил, начинало смеркаться.