Владимир Дурягин - По дороге к Храму

В конце смены он решил пройтись по вверенному ему участку, чтобы хоть как-то загладить своё утреннее опоздание, да и войти в посёлок от переезда – может быть ОНА, уже вернулась из города, и теперь, как тогда, поливает огород?..

Ещё издалека Григорий заприметил её сидящей на ступеньках высокого крылечка. Он, неровно дыша, с сердцем готовым выскочить и лететь к ней впереди его самого, приблизился к её дому. Но почему-то вместо девушки на крылечке в довольно странной позе, сидела бабушка. Её морщинистая с выпуклыми венами рука, вяло тискала левую грудь. Широко раскрытым ртом она жадно ловила воздух.

– Вам плохо? – громко спросил Григорий, почувствовав недоброе.

– Там… таблетки, на подоконнике… – с трудом произнесла она, кивнув на входную дверь квартиры.

Григорий мгновенно принёс валидол и сам заложил таблетку больной под язык. Пока старушка понемногу приходила в себя он, выполняя свою миссию до конца, послал юного бездельника, катавшегося на велосипеде, за местной фельдшерицей, настрого наказав без нее не возвращаться.

По прибытию медицинского работника, Григорий вежливо со всеми попрощался и отбыл в направлении своего жилища. Хотя, только что спас человеческую жизнь, он чувствовал себя пассажиром, отставшим от поезда дальнего следования.

Вернувшись из города, Антонина застала мать в постели. В квартире остро пахло лекарствами. На табурете, придвинутом к кровати, в белом накрахмаленном халате, сидела медичка тётя Рая. Они с матерью о чём-то тихо беседовали. Увидев Антонину, медичка нетерпеливо поднялась с места.

– Ну вот, и, Тоня вернулась. Теперь, Александровна, должно полегчать, после укола-то…

Тетя Рая ловко прибрала в блестящий пенал инструменты и подала Антонине таблетки, которые нужно было давать больной после еды. Та растерянно кивнув, присела на табурет и, склонившись к материнскому лицу, поцеловала её в щёку.

– Ну, и, дура я! Как с цепи сорвалась в этот город.

– Подали заявление-то? – тихо спросила мать.

– Закрыто там сегодня. Понедельник – выходной. Мам, сейчас хоть, получше?

– Лучше, лучше, доча… А давеча, так схватило… Прямо на крылечке и села… Паренёк какой-то шёл мимо… Спасибо ему. Не здешний вроде. Вежливый больно… наши не такие…

У Антонины слегка приподнялась бровь. Она прошла в кухню, зачерпнула кружку кваса и, сделав глоток, зачем-то вылила его в умывальник.

– Что за парень, говоришь?.. Во что одет?

– Недосуг было разглядывать. Кепка на нем, с большим таким козырьком.

Антонина снова кинулась к матери, погладила её волосы и с плохо скрываемой улыбкой уставилась в угол, где висел запылившийся образ Целителя Пантелеймона.

Далеко не случайно очаровательная табельщица появлялась у путейцев чаще, чем в других цехах. Ей был не безразличен Андрей Терёхин, этот крепкий самоуверенный парень, ставший бригадиром в свои неполные четверть века. К Антонине он относился с особым вниманием и всерьёз намеревался на ней жениться. Она не отвергала его предложения, хотя женитьба ей казалась некой романтической забавой, не более.

После неудачной поездки в ЗАГС, поведение Антонины стало не на шутку беспокоить Андрея. Поставленный им этот вопрос вторично, она оставила без внимания, проговорив через плечо что-то невнятное, из-за чего у них чуть не вышла ссора. Она прятала от Андрея глаза, без которых он уже жить не мог, избегала прикосновений и, что больше всего его бесило – меняла платья по три раза на дню! В субботу ушла из клуба сразу же после фильма, сославшись на больную мать, хотя Андрей всю неделю готовился к серьёзному разговору. И снова, ночь напролет его душило какое-то мерзкое необъяснимое чувство.

В понедельник, в разгар рабочего дня, он увидел ее, идущую рядом с мастером, оживленно о чем-то беседовавшую. Главное – не он один наблюдал эту картину, а весь его дружный коллектив.

– Гляди Андрюха, дотянешь резину…

– Уведут Антонину! – Подковыривали женщины требовательному бригадиру.

– Девки на приезжих падкие. По себе знаем.

– Хватит вам болтать! Скоро маневруха пойдет. Заканчивайте! – Едва скрывая злость, прикрикнул он на тружениц и одним ударом молотка вогнал железный костыль в смоляную шпалу по самую его головку.

Терёхин – старший, пришёл со службы хмурым. Чертыхаясь, скинул у порога пыльные сапоги, швырнул на табурет портупею и, ополоснув руки, уселся за стол напротив Андрея.

– Что-то вы сегодня оба не в духе? – спросила мать Нина Ивановна. – Нашли беглеца-то? – глянула она на уставшего мужа.

– А куда он денется?! – Злорадно ответил тот, прихлебывая наваристых щец.

– Значит, все-таки нашли. – Удрученно проговорил Андрей.

– Весь район прочесали, а он под самым носом, в церквухе отсиживался. С бревном видать, ночью реку переплыл. Кто мог подумать? Хорошо поп сознательный – стуканул.

– Ну, и, досталось ему, наверное?! Видел я ваших активистов на берегу с дубинами. Такой по горбу отоварят – мало не покажется.

– Больше заднице достается, да ногам, чтоб не бегали. – Просветил отец сына.

Андрей отодвинул от себя миску с недоеденной похлебкой и принялся катать в ладонях хлебный шарик.

– Никак не бросишь эту привычку. Не маленький, уж, вроде. Двадцать четвёртый год пошел, слава Богу. – Проворчал отец.

– В субботу двадцать четыре будет. – Уточнил сын, бросив шарик в раскрытую форточку.

– Слыхала, мать? Женить пора.

– Можно уже и женить. Вон, какая ладная у него девушка, зачем её так долго мурыжить?

– «Кто кого мурыжит?» – подумал Андрей и подсказал родителям, – надо бы стол в субботу сварганить. Гостей кое-каких пригласить…

– Так, ведь, стол дело не хитрое. Сварганим. – Повеселел отец. – А гостей, уж, сам зови.

– Заранее вам спасибо! – Улыбнулся Андрей родителям и пошёл в свое летнее гнездо, оборудованное еще во времена счастливого детства, под крышей деревянного сарая. Ему, как и многим повзрослевшим ребятам, не хотелось покидать своего гнезда, уютного и романтичного, в котором так быстро засыпалось и так сладко спалось под несмолкающие соловьиные трели.

Внизу, в клетках, шуршали кролики. Со стороны клуба доносился веселый девичий смех. Было понятно, что закончился фильм. Зрители под впечатлением увиденного, тучной толпой вывалили из душного кинозала на улицу, и расходились по домам, потому что в будни танцев в клубе не было.

Андрей лежал под марлевым пологом, вслушиваясь в затихающие уличные звуки, и успокаивал себя мыслью о будущей субботе. Он, в конце концов, надеялся, что Антонина придёт к нему и они в присутствии родителей, разрешат свадебный вопрос положительно.