Юрий Запевалов - Донос

– Ты чего разорался! Забыл, где находишься? Да я сегодня же докладную на тебя напишу!

– Пиши. А я напишу Прокурору, что вы многократно используете шприцы.

– Напиши. На свою задницу!

И быстро скрылась. Тяжелая дверь захлопнулась.

На второй день, на утреннем обходе, наш лечащий врач сообщила мне, что все у меня теперь в порядке и лечение мое заканчивается.

– Завтра мы вас выписываем.

Я спросил у врача, нет ли у них сложностей с получением разовых шприцов, не нужна ли в этом деле помощь.

– Да нет, вроде не слышно никаких жалоб от сестер или из процедурной – ответила врач абсолютно спокойно, – во всяком случае нам для уколов хватает, трудностей с получением шприцов никаких нет, не думаю, чтобы здесь нужна была чья-то помощь.

Об утреннем инциденте с дежурной медсестрой никто не вспоминал или просто никто из врачей об этом не знали. Сестра промолчала, а мы не жаловались. Думаю, что сестра свалила на шприц свою элементарную оплошность.

Конечно, подлечился я неплохо, поправился, прошли боли в сердце, прекратились почечные приступы. Тюремная больница не санаторий и не гражданская больница, там, наверное, долго не лечат, только подправляют. Поэтому я не могу увязать конфликт с медсестрой с последующей выпиской. Все таки до этого конфликта сестра относилась к нам неплохо.

Первая военная зима выдалась в Сибири суровой. Уже в декабре морозы достигли сорока градусов. Дальше еще хуже – и в январе, и в феврале стояли сильные холода. Температура опускалась ниже пятидесяти. Словно сама природа испытывала нас – ну-ка, как вы, сможете выжить?

Школы были закрыты, да в школу и ходить-то не в чем по таким морозам. Дома обнимали буржуйки, грелись как могли. У нас с Альмухаметовыми была одна, общая на две комнаты печка «голландка». Пока были дрова, печку все же подтапливали. Но дрова к середине зимы кончились, грела только «буржуйка», топили ее чем попало – и стулья сожгли, и почти все книги отцовские. Остывала она быстро, к утру вода в бачке замерзала. И все же жили, и за хлебом ходили, и пищу добывали.

Все проходит, потеплела и зима, морозы отошли, оживал потихоньку Город. Вновь заработали школы, поликлиники, магазины, столовые.

Выжил город. Вскоре совсем потеплело, а вот и весна. Высыпали на улицу пацаны.

– Ну привет. Живой?

– Живой, как видишь. А где Юфка?

– Нету Юфки.

– А где?

– Ну где, нету. А ты молодец, выжил.

Многих к весне недосчитались. Исхудавшие, с темными лицами, но с лучезарными глазами, мы радовались, что живые, что снова вот она наша свобода, пацаны сошлись во дворе и как-то даже стеснялись друг друга – смотри, такая зима, а он живой. И я живой. А скольких нету…

Но весной новая беда. Как это часто бывает после холодной зимы теплеет рано. Вот и у нас потеплело, Тобол вскрылся, а в низовьях, на севере еще холодно, лед. Наводнение. Да какое там наводнение – Всемирный потоп. Город затоплен, по улицам плавают лодки экстренной помощи. А мужиков-то почти нет. Женщины да старшеклассники – главная рабочая сила.

И голод. К магазинам ни подходов, ни подъездов, хлеба нет, продукты все съели. Все живое снова спряталось по домам, затаились, не двигались, берегли силы. Не есть по-нескольку дней стало как-то привычным. Маленьких только подкармливали, чем было.

И вдруг – мороз. Все покрылось льдом, пацаны по улицам теперь на коньках передвигались.

Военкомат направил сотрудников по домам, обессилевших подкармливали, увозили в больницу безнадежных, которые уже сами подняться не могли. Боялись эпидемий.

Столовые «Военторга» развозили в больших котлах похлебку и хлеб. Жителям домов наливали прямо во дворах, в их собственные чашки. Ели здесь же, во дворе. Если кто-то из квартиры выйти не мог, не было сил, заходили в квартиры, кормили прямо в постели.

Пацаны, конечно, пробирались к котлу и во второй, и даже в третий раз, и если удавалось получить ещё хоть одну добавку, объедались «до обсирания».

Вода спала. На очистку города вышли все – от мала до велика. Город очистился, зазеленел. Но был все так же суров и голоден. Снесло базар, и город потерял что-то свое, самобытное.

Но жизнь продолжалась! По весне занялись рыбалкой. Чем только не ловили – плели всякие корзинки, «морды», сети, ловили просто удочками. Жгли костры, варили, жарили, запекали. Ели сами, приносили домой, запасались впрок.

Пошла ягода, появились грибы. Здесь уж работали всей семьей. Варили грибницу, жарили «жареху», делали соления, сушили – зимой все сгодится.

Хлеб теперь давали в уменьшенных порциях, но все же давали. Город был перенаселен, эвакуированные продолжали поступать, население города росло по численности именно за счет беженцев и эвакуированных. Работы в городе не было.

Но уже шли эшелоны с оборудованием, ехали специалисты. В городе решено строить танковый завод!

И сразу город ожил, зашевелился – еще бы, такая работа! Появилась огромная строительная площадка. За городом, но дойти можно пешком. Пацаны теперь издали смотрели, как работают мощные машины, экскаваторы. Близко не подпускали – военный объект, вся площадка огорожена, охрана.

Первые танки появились в городе уже зимой.

В городе организовали торжественный митинг по поводу первой отправки танков, выпущенных новым заводом, на фронт.

Большая площадь на улице Советской, самодельная трибуна, красивым строем стоят танкисты, взволнованные выступления, из которых мы, пацаны, поняли только, что здесь провожают на фронт. Колонна танков зашевелилась, выстраиваясь вдоль по улице, команда, и танки пошли. Мы долго бежали рядом, но только до первого патруля. Дальше нас не пустили.

Это были первые танки, которые мы увидели не на картинке, «живьем». Но к танкам быстро привыкли. Теперь они шли по улицам в сторону станции без остановок. Пацаны, кто посмелее, цеплялись крючком за последний в колонне танк и катили за ним на коньках до первых патрулей. Цеплялись, до поры до времени.

Один смельчак прицепился, да не за последний танк, а в середине колонны, на повороте не устоял, сорвался с крючка, угодил прямо под гусеницы следом идущего танка. Это было на моих глазах, так как я тоже был одним из таких «смельчаков».

Под гусеницу попала голова, мозги брызнули чуть не до тротуара. Мы – врассыпную.

С тех пор опасные катания прекратились. И даже не потому, что мой старший брат «всыпал» мне дома, отобрал коньки и в ту зиму мы на коньках уже не катались, а потому, что перед глазами летели эти «мозги». Летели до слез, до рвоты. Долго я не мог встать на коньки после этого случая.

Но это будет зимой. А пока, все мы дружно вели заготовку лесных продуктов, что-то съедали сразу, что-то заготовляли впрок. На зиму.