Юрий Запевалов - Донос

Во сне захрипел старик, вскрикнул что-то, повернулся, заснул ненадолго, вдруг закричал снова и сел, еще не проснувшись. Спал он как бы отдельно, в углу, у стены, около него было пусто, зазор места на два. Он сидел какое-то время с закрытыми глазами, охнул негромко и проснулся.

– Ты чего это, парень, не спишь? Брось ты изводиться, так ведь и чокнутся можно, полежи, может, уснешь, постарайся уснуть.

– Спи, спи, я лягу, вот похожу еще и лягу.

– Да ты и так небось много километров находил, сердце-то не выдержит, ложись, говорю, не гневи бога.

– Спи, старик, сейчас лягу.

Старик сходил на парашу, охнул, снова залез на нары, на обжитое место, вскоре уснул.

Ноги у меня действительно гудели, я сел на краешек нар, посидел, почувствовал дремоту, лег, задремал было, кто-то тяжело поднялся к параше, осторожно вернулся на нары, залег, я снова углубился в свои раздумья и незаметно уснул. Но и во сне звучало – «как же так, как же это так»?

– отчаяние, безнадежность, безысходность. И ничего изменить нельзя, ничего предпринять нельзя, никому ничего сообщить нельзя, ничего нельзя, только вот ходить и ходить по этой узкой дорожке вдоль нар – семь шагов туда, семь шагов обратно, от стены до стены, туда – обратно, туда – обратно, о боже, чем занять этот воспаленный мозг!? Ты же спишь, так спи! Не считай свои шаги, забудься, усни, не думай.

Сон в тюрьме – благо.

В Балаклее отец служил в особом местном стрелковом батальоне – ОМСБ – здесь батальон дислоцировался по окончании войны. Отец служил заместителем командира батальона по политчасти, в звании капитана. Начав войну рядовым, закончил он ее капитаном и руководство назначило его вот на такую ответственную по тем временам должность.

Балаклея оказался удивительно красивым городом, шикарный, старой готической архитектуры благоустроенный центр и одноэтажные окраины, в основном, как сейчас говорят, «частный сектор». Этот частный сектор был особенно красив и зелен – фруктовые сады, богатые и довольно обширные обустроенные огороды, в каждом огороде – колодец с водой, для поливки и других хозяйственных нужд. Весной весь город благоухал пахучим разноцветьем богатых садов.

Что удивительно, город не очень разрушен, хотя переходил «из рук в руки» в длительных, кровопролитных боях по нескольку раз. Подвалы многих домов замурованы наглухо. Как оказалось, в подвалах этих замурованы немецкие трупы – хоронить их некогда было в горячее военное время, их просто собирали, сваливали в подвалы и замуровывали. В окрестных лесах, в обвалившихся окопах лежали во многих местах не захороненными и русские военные, в основном солдаты, ефрейторы, сержанты. Лежали с оружием, с винтовками, еще не пришло время собрать и захоронить всех.

Летом 1946 года было массовое захоронение в братские могилы наших, погибших во время «балаклейских» боев, воинов. Все это было обставлено очень торжественно. Вырыли широкие котлованы, глубиной более двух метров – из-за большого количества гробы пришлось ставит в два слоя, выставлялись вначале нижний слой, на них еще один ряд гробов, иначе не удалось бы разместить все захоронения.

Всех найденных по лесам погибших воинов уложили в новые гробы, свозили все эти гробы в одно место при въезде в город, и оттуда шло торжественное шествие к месту захоронения. Очень нас, жителей Сибири, удивило церковное крестное сопровождение этой процессии. Мы ведь никогда не видели и не слышали церковную службу.

Впереди шли в богатом одеянии священники, с крестами и хоругвями, с церковным песнопением и только за ними руководители города и общественность, а далее многочисленное народное шествие. Весь город участвовал в этих похоронах, вот уж поистине от мала до велика.

Мы, пацаны, успевали везде. Все нам надо посмотреть, все проверить, даже в гробы мы заглянуть успели, да, лежат там солдаты, никакого обмана, все по настоящему.

Гробов было много, процессия растянулась на всю длину городских улиц, передние уже подошли к братским могилам, а задние еще не вошли в город. У братских могил состоялся митинг. Говорили многие и подолгу. Женщины плакали, молились. После митинга – Богослужение, нам трудно было понять, что это значило, но все пацаны как-то подтянулись, не шумели и не шушукались, торжественность захватила всех.

Похороны продолжались несколько дней, с митингами и Богослужением.

А потом был объявлен всеобщий городской «сход», на котором решили «всем миром» принять участие в очистке города от немецких трупов. Подвалы вскрыли, обмуровку разобрали, было задействовано огромное количество транспорта, в основном, «гужевого» – телеги, запряженные парами лошадей, военные подавали в разобранные окна погребов неплохо сохранившиеся трупы, жители домов и улицы принимали их и грузили на телеги. Возницы из окрестных деревень отвозили мрачный груз к месту захоронения. Город был очищен за две недели, исчезли приторные запахи, постоянно «висячие» в воздухе, город не просто очистился, он расцвел.

Вся эта работа по захоронению погибших – своих и немецких – проведена была по времени очень быстро, за месяц.

Люди в Балаклее дружелюбны, общительны, быстро сходились с новыми соседями, помогали устроиться, советовали, как лучше разработать огород в этом непривычном для сибиряков Черноземье, что и как садить в огороде и когда. Мать у нас опытная огородница, быстро все усвоила, спланировала, работали мы всей семьей дружно, никто не отлынивал и вскоре у нас народился чудо-огород, там было все, что требуется семье, смотреть на наш огород приходили не только соседи, но и с дальних окраин – «слыхали, слыхали, да, не напрасно хвалят люди, гарно, гарно», а мать дивилась и радовалась земле, чернозему «жирная, ах жирная земля, под лопатой как масло» – огород действительно радовал всех.

В школе, как водится, пионерский отряд, где я вскоре стал барабанщиком, учителя дивились радостному и разнообразному дробному стуку, не знали они о моей детской, но уже с большим стажем музыкальной учебе, вот думали, какой способный мальчик, только взял барабан в руки, а как выводит!

Когда наш отряд шел по городу под звуки горна и барабанную дробь, до самой школы сопровождали нас мальчишки, подстраиваясь под наш ритм и под наш шаг.

С пацанами я подружился быстро, особенно дружил с соседом нашим, Колей Исиченко, очень толковый, не погодам серьезный мальчишка. Выдумщик и фантазер, он часто придумывал новые интересные игры, но всегда получалось так, что игры эти превращались в серьезные занятия. Жили они вдвоем с матерью, отец погиб, жили не богато, но не бедствовали. Ребята уважали Колю. И в школе, и на улице.