Юрий Запевалов - Донос

Большие хоромы, огромный сад, перед домом площадь, куда сходились несколько дорог, посередине этой площади – глубокий общественный колодец, огороженный толстыми бревнами и закрытый массивной колодезной крышей.

Заселялись мы в этот дом как-то тяжело, медленно, не то, что бы с неохотой, но без радости. Мать обошла весь дом, осмотрела все комнаты, подсобки, вышла на разрушенную часть – в эту половину попал снаряд и полдома как бы отрезало – вернулась и мрачно сказала отцу:

– Это не наш дом и нашим он никогда не будет. – Нет, не в смысле «собственности» сказала, а в смысле «наш дом». – Не будет нам в этом доме ни покоя, ни радости.

– Но это же временно, Аля, пойми, обживемся, осмотримся, что-нибудь придумаем.

– Никогда мы здесь не обживемся, да и что мы придумаем в этом полуразрушенном городе.

– Не так уж он и разрушен, центр немного погорел, а так, «частная» сторона вся цела. Ну не торопись, мать, пойдет все как надо, что-нибудь приобретем, дома сейчас не очень дорогие.

– Это потому, что у людей денег нет. Им и жить негде, а денег нет, чтобы что-то построить или купить, как ты говоришь. Нет, ничего мы здесь не купим и не построим. Ладно, поживем пока, там посмотрим. И что мы сюда поехали, на Урале и дом, и работа, и все нас знают, и сторона родная – ну что нам здесь за дело, разберутся они здесь, на Украине, сами и без твоей помощи. Убьют еще, чего доброго.

– Успокойся, мать, не бузи, не нам решать, поручение такое – понять-то можешь.

– Понять-то я могу, Саша, да не в свое дело мы ввязываемся. Школа в Белогорске только украинская, русской школы нет, пришлось учиться на украинском языке. Освоились мы с сестрой быстро, а через полгода и не представляли, как это мы говорили по-русски и не знали украинского, да быть того не может!

Отец ворчал:

– Говорите дома по-русски, а то и вовсе язык родной забудете.

Пробовали дома говорить на русском, но не всегда уже и получалось. Везде – и в школе, и на улице, и в кино, и на базаре – все говорят на одном языке, на украинском. Дети новый язык схватывают быстро, но перестроить свой разговор на два языка не так-то просто.

Мать, вздохнув, не выдержала, решила:

– Говорите, как вам удобней, а то еще «свихнетесь». Ничего, отец, вернемся на родину, так же легко вернутся они и в родной язык. А сейчас нечего забивать голову. Пусть говорят, они же не одни, вокруг люди, друзья, товарищи. Как же им раздваиваться? Ничего, пусть говорят, как им удобней.

С ребятами – и в школе, и с соседями – сошлись быстро, но не без, как сейчас говорят, «приколов».

Когда мы въехали в этот «поповский» дом, вокруг дома, особенно вокруг сада, стали «кучковаться» какие-то пацаны. Я старался не обращать на них внимания. Это не понравилось. Тогда в ходу были разного рода «поджиги» – и в форме пистолета, и просто трубка с заклепанным одним концом, туда набивали зажигательной смеси, самой разной, от пороха до серы со спичечных головок, вставляли в ствол гвоздь, резко перевернув трубку ударяли гвоздем обо что-нибудь твердое, раздавался оглушительный взрыв, как выстрел, из трубки – дым, не опасно, но эффектно.

А «поджиги-пистолеты» и того интереснее – это уже настоящее оружие, деревянные пистолеты с намертво прикрепленной к рукоятке медной трубкой с прорезью в начале «ствола», у самой рукоятки. В ствол набивали пороху или чего-то еще из зажигательных смесей, набивали дробь или металлические опилки, все это плотно «пыжилось», в прорезь ствола для поджога вставлялась спичка, поджигалась и вот он, настоящий боевой выстрел.

У меня и сейчас еще сохранился на руке, между большим и указательным пальцами, след дроби от разорвавшейся трубки, не выдержавшей усиленного заряда и выстрелившей не вперед, а назад, в руку.

Приемы эти были нам известны давно, еще в Кургане мы развлекались этими трубками, пугая зазевавшихся или угрожая противникам по уличным «разборкам», поэтому когда у нас на крыльце раздался такой выстрел, испугавший мать, но хорошо известный мне, я спокойно вышел на крыльцо и спросил небольшого парнишку, стоявшего вызывающе, но независимо у крыльца, с нескрываемым нахальством подбрасывая трубку в руках:

– Что, познакомиться хочешь?

Парень растерялся. Такого начала его предводителями не предусматривалось.

– Чи… дюже надо.

– А чего гремишь? Не можешь подойти спокойно? Где старшие?

– Старшие на мисти.

– Ну так зови!

– А че звать, вон они.

На пригорке толпились ребята, чуть старше моего возраста. Я их будто не замечал.

– Тебя как зовут?

– Ванькой.

– А там на горке что, брат твой?

– Ага, Володька. Валигуры мы. А тэбэ як зовуть?

– Меня, Юра. Ладно, зови брата.

– Так вин же ни одын, там еще Славка Новицкий, и Вася с Борей.

– Ну так и зови всех.

Ванька свистнул, помахал призывно рукой – «идите сюда!». Ребята на пригорке развернулись и пошли прочь, на гору. Ванька тоже развернулся и убежал.

В следующий раз подошли вдвоем, два брата Валигуры – Ванька с Володей. Володя года на два постарше меня, сдержанный, солидный. Я вышел к ним на крыльцо, хотел заговорить, но Ванька неожиданно запустил в меня крупным неочищенным, еще в зеленой кожуре, грецким орехом. Я едва успел увернуться, орех летел прямо в лоб. Спрыгнув с крыльца, я со всей силой «врезал» Ваньке в челюсть. Тот взвыл, бросился было на меня, но Володя спокойно так, легким жестом, остановил брата.

– Хватит, Ваня, он выдержал. Добрэ, наш чоловик. И ко мне:

– Юркой, кажешь, зовуть?. А зачим прыихав, та ще и святой дом заняв.

Я буквально опешил.

– Та хибаш я сам…

– А отиць хто?

– В Горкоме будет работать.

– А, службовэць, значить. Ну ладно, потом посмотрим. В школу пойдешь?

– Пойду, в третий класс.

– А как учиться будешь, по-руськи? Мы по-руськи нэ балачим.

– Научусь як нибудь.

– В одном классе учиться будем.

– Как так, ты поди постарше меня.

– Так у нас же нимэць стояв. При нимцях нэ вучились. Вот и догоняем тэпирь. Вси – в третьем да четвертом классах, и малые и большие. Там и постарше меня будут. Что, завтра в школу вместе идем?

– Пойдем, конечно.

– Ну так с утра мы за тобой зайдем. Мы тут мимо проходим, как свистнем, ты выходи.

Так началась дружба с братьями Валигурами и Славкой Новицким.

Много у нас потом было происшествий, не знаю, кто на кого и как влиял, это мне мать с отцом постоянно твердили, что «улица» на меня губительно влияет, и друзья мои непутевые на меня оказывают какое-то недостойное влияние.

Думаю, что мое влияние на Вовку и Славку было не меньшим, чем и их на меня.

Мы быстро организовались в дисциплинированную «ватагу». Взяли полный контроль над Подгорной улицей. Где что брать в богатых садах или на лакомых грядках – это мы решали каждый день, по утрам, на наших общих сборах. Все участники нашей организованной ватаги имели звуковую связь – колокола там, снарядные гильзи, еще, что-нибудь громкое – ну прямо как в команде Тимура гайдаровского, но у нас действительно все это было, работало и мы действительно всем этим пользовались.