Юрий Запевалов - Донос

– Так потому поди и тянет ее к этому Шурику, что у тебя «все пропадает»?

– Может быть. Но знаете, мы «познали» себя до женитьбы, переспали еще смолоду, да и не один раз. Если мы с ней друг-дружке «не подходили», да не нравилось ей, зачем замуж соглашалась?

– Ну, парень, мужа им всем хочется. Замужем они смелее, вроде солидности им придает замужество. И на мужиков она, замужняя, смелее смотрит, вроде – не хочешь, не надо. Не тороплюсь, свой есть. С голоду, мол, не помираю. Психология. А «шурики» эти разные, они ведь обхаживать умеют, и тянет их почему-то именно на замужних женщин, шик по жизни у них такой, чужую жену «захомутать». Вот ей и мерещиться, что она для «шурика» этого самая-самая. А для «шурика» этого она что ни на есть самая «очередная». Да разве ей втемяшишь…

– Да, история. Что-то день у нас, братва, невеселый сегодня. Мрачный день какой-то. Да и рассказы ваши – мрачные. Саныч, рассказал бы ты нам что-нибудь повеселее. Да поинтереснее, а, Саныч? Уж ты-то в молодости насмотрелся, небось!

А я лежал на своих нарах, на верхней «шконке», и думал – как много в нашей судьбе значит женщина. Вот уж поистине – измена мужа, его позор и бесчестие, измена жены – позор и бесчестие семьи. И грех семьи, и ее проклятие. Жизнь, это все же начало женское и только жена может сформировать дружную и счастливую семью. И счастливого, удачливого мужа. Уверенного в себе, в своей семье, в своем защищенном тыле. Да, мужику создать такое не под силу, такое может сделать только женщина.

– А вот у меня случай с первой женой был, врагу не пожелаешь, – это Леша, он к нам дня три назад поступил, живет, видать закрепится, смышленый такой паренек, исполнительный и работящий. Все время ищет чего-нибудь сделать. Андрею уж больно нравится. Молодой, тридцати еще нет.

– Жили мы тогда в тайге, в небольшом поселке, на буровой. Жена у меня была молодец, хозяйка, все у ней на месте и все вовремя, поесть там что, одеться – все вкусно, все чисто, все с запасом. Я жил и радовался – вот ведь повезло, удачно женился. Вдруг – телеграмма, отец тяжело заболел, чуть не при смерти, ехать надо. Собрали деньги, конечно, призаняли даже немного, это в тайге не вопрос, дадут, сколько попросишь, ну я и выехал. Пробыл с полмесяца, возвращаюсь, телеграмму, конечно, отбил, так, мол, и так, приеду такого-то. Дома – баня натоплена, помылся. Ну и к ней, конечно, все же соскучился. А утром – зуд внизу, в волосах, по всему «члену» зуд этот расходится, аж невтерпеж. Испугался, как же я жене-то скажу, заподозрит чего, стыда не оберешься, да и смертельно же обидится! Не поверит ведь, что чист я перед ней. Но делать нечего, свербит, уже и «мандавошки» видны, бегают, размножаются. У меня такое впервые, я и что делать-то не знаю. Ну, признался, наконец, так мол и так, вот, поймал где-то, не знаю, в бане, может, не было ничего ни с кем в поездке, а дома и сама знаешь – не гляжу ни на кого. Помогай, делай что-нибудь, заедают. Она ничего так, спокойно, бывает, говорит, сейчас смажем, сначала давай побреем, волос не будет и размножаться негде им будет. И действительно, побрила все у меня, замыла, зачистила, смазала мазью. Стало полегче, но как-то не по себе мне все это. Жена как будто знала, что заведутся у меня мандавошки эти, все-то у ней готово – и мазь, и побриться…

И вдруг обожгло меня, вспомнил я, что у нее самой «лобок» побрит еще вчера был, очень меня удивило это, да забыл, задохнулся в объятиях ее жарких, в экстазе трепетном. Взял за грудки – признавайся! А она спокойно так и призналась, да еще и с удивлением, а что, мол, нельзя разве?

– Я что, – говорит, – твоя собственность? Тебе что же, плохо со мной? А я уж извини, если захочу, не удержишь ты меня, и не выследишь. Так что, если нравится – живи, а если что не так, что ж, видно, не судьба, детей у нас с тобой нет, давай разойдемся. Мне с тобой хорошо, я свою службу перед тобой соблюдаю, а понравится еще с кем-то, не запретишь, моя воля.

Вот и возьми их, этих женщин, «за рупь двадцать».

– Ну, а ты что?

– Да уехал я, не по мне колхоз этот, о своем доме мечтал, о своей единственной, да чтобы и я у ней один был. Уехал, но распрощались по-хорошему, без обид и скандала.

– Да, – откликнулся молчавший до сих пор Володя, – читал я где-то, что если женщина рано начинает и в молодости имеет много мужиков, то с одним она уже никогда не сможет, мало ей с одним, один ее уже никогда не удовлетворит. «Матка» у ней, так врачи говорят, становится «бешеной». Болезнь у ней такая начинается. И терпеть она уже никак не может. С кем ни попало – лишь бы «досыта». Видать тебе и попалась такая. Сложное, выходит это дело – женитьба, ответственное, на всю жизнь. Думать надо. Смолоду. Но все вы об измене, а я, хоть и молод еще, а мог бы рассказать вам о женщинах, которые на смерть и муки шли за мужика. Но это свято, на показ не выставляется, не буду я вам про это рассказывать, но знаю, не все женщины те, что вас провели. Есть настоящие, преданные и Великие женщины, а их значительно больше, чем ваших «обидчиц», а может, вы просто сами их развратили, своим презренным и снисходительным отношением к ним. Да вот, у нас, в нашей камере, дочь Саныча, Светлана, да за такую женщину я бы хоть в огонь, хоть в воду. Много вы найдете еще такой дочерней заботы о пострадавшем отце? Такая и мужа не подставит. Моя мать недавно, в очереди на передачу, познакомилась с твоей дочкой, Саныч, видела мать, как Светлана пробивает все для тебя, все женщины там дивятся на нее. Так что, как хотите, братцы-мужья, а я так думаю, что все эти ваши беды вами же и созданы. Или невниманьем вашим, или вашей неспособностью!

Про женщин рассказы в камере редкость большая. У нас такое впервые случилось. В тюрьме существует культ женщины – или хорошо, или никак. Но вот ведь, прорвалось, наболело, разговорились.

Думают мужики о женщине постоянно. И в камере тюремной тоже.

В школе ребята увлеклись футболом. И довольно серьезно. Было тогда романтическое в футболе время. Первые победы нашей сборной и клубов – с турками, англичанами. Знаменитая победа «динамовцев» в Англии. 19:9! А внутренний календарь! Телевизоров не было, смотрели «живьем», на стадионе. Слушали репортажи Синявского, кричали вместе с ним и радовались победам. Болели за «Спартак» поголовно. Не было у нас такого разделения – за «Динамо» ли, за ЦДКА, нет, в основном все пацаны были ярыми болельщиками «Спартака». О футболистах знали все, хотя откуда кажется и знать-то, кроме «Советского спорта» ничего ведь и не читали, да и то далеко не все. Но как начнутся споры – и кто какой ногой и как бьет, и кто откуда пришел и где вырос, и с каким тренером игроки вчера перессорились, послушаешь, ну все пацаны знают, аж зависть берет, откуда все это?