Сергей Добронравов - Оправдание Иуды

Иуда откинул голову Чужака вбок и в одно движение срезал капюшон. Писца свалило с четверенек вбок.

Иуда спустился к берегу, набрал с верхом воды и возвратился к костру. Присел перед Захарией, держа перед собой капюшон, насмешливо протянул: – Умойся… сын Бен-Акибы…

Захария с трудом принял сидячее положение. Иуда наклонил капюшон и Захария радостно захрипел и с животным наслаждением долго мыл лицо и руки…

Костёр почти догорел…

Иуда спросил спокойно:

– Умылся?

Иуда усмехнулся: – Как видно, ты не в ладах с собственной желчью… ешь больше арбуза и козьего сыра… и поменьше смотри на буквы… и найди себе молодую кобылицу. А не сможешь угодить – заплати старухе… Опыт у тебя есть… скриба.

Писец оскорблено вздёрнул подбородок, но Иуда невозмутимо вылил оставшуюся воду ему на голову, и вдогонку, с силой шмякнул промокшим, тяжёлым капюшоном об лоб: – Остынь, сын Бен-Акибы…

Писец стащил с головы обвисший капюшон. Вытер лицо рукавом. Спросил хрипло:

– Почему… ты… спас меня?

Иуда встал, поднял нож, пожал плечами: – Я тебя не спасал.

Захария таращился на Иуду, а тот внимательно осматривал нож, потом перевёл разрубленный свой взгляд на Захарию… и писец снова попытался отодвинуться…

– Не спасал?… Но зачем… тогда…?

Иуда широко замахнулся, и писец панически прикрыл голову, и не увидел, как Иуда закинул нож далеко в воду. Но услышал спокойный голос Иуды. – Сириец солгал.

– Чтооооооооо?

Иуда смотрел на расходящиеся от ножа круги. Кивнул, не оборачиваясь:

– Он не промахивался, он попадал …

– А вот слыхал я, что Цадок, сын Нелева, скуп настолько, что не заводит при своей лавке ночного сторожа, обходясь собакой… та же голодна так, что не имеет сил даже лаять…

Иуда широко развёл руками, и удивлённо спросил у догорающих углей: – Но кому же тогда умный Захария, гордость семьи и первенец Бен-Акибы, отдал третью драхму?

Писец зажал ладонями уши, но Иуда, присев, ударил его по рукам и те повисли, как плети… и задумчиво продолжал: – Или просвещённый грамотей купил на ту драхму яду у бродячего знахаря из Халдеи? И отравил ту собаку из жалости?…

Захария прохрипел: – Ты… Сатана…

Иуда спокойно встал: – Если на базарах Галилеи я вдруг услышу про мёртвого торговца из Тира, то начну думать, что ты его не закопал… забыл…

Застыв, писец не мог отвести взгляд от мёртвого глаза Иуды, смотрящего на него в упор.

– …и тогда я закопаю тебя живого…

И выплюнул: – …скриба …

Иуда отступил, и ночная тьма бесшумно поглотила его.

Не этот костёр он искал…

… На пригорке, на фоне звёздного неба, весело горел костёр и ярко освещал двоих, чинящих сети. Было ясно, что эти не от кого не таились. Иуда приблизился. По бесшумному, по Иудиному… И разглядел двоих, того, кто постарше, неторопливого в словах и жестах. И второго, юного и порывистого. И услышал, как старший спросил младшего…

– …И как же он крестил тебя, Иоанн?

Тихо и мелодично рассмеялся Иоанн.

– Водою, брат мой Иаков!

Взволнованно добавил: – …но обещал, что за ним придет новый… но тот будет крестить уже Духом святым и Пламенем!

Иаков недоверчиво пожал плечами: – Что же это? Одних водою, других огнём, путано больно…

Иоанн нахмурился, но совсем по-детски, не страшно: – Ну что ты не понимаешь, Иаков? Креститель наш через воду призывал к покаянию, а кто не покается, того испепелит гнев Господа нашего!

Иаков облегчённо вздохнул, подмигнул. – Видать, нас обойдёт небесная кара, каждый день в озере крестимся…

Шутливо хлопнул Иоанна по плечу и братья весело рассмеялись. И тихо усмехнулся Иуда. Иоанн испуганно оглянулся. Иуда удивлённо покачал головой и отступил подальше… сел на песок, и застыл, неотличимый от дюн. И закрюченный посох слился с ветвями кустарника.

Иоанн встревожено прислушался…

– Иаков, брат мой, ты ничего не слышал?

– А что я должен услышать? – Будто кто-то смеётся над нами…

Иаков пожал плечами. – Откуда здесь взяться чужому? …Верно, ветер играет с сухим песком…

Иоанн успокоился, и вернулась его мечтательная улыбка. Шёпотом он поделился с Иаковом: – Знаешь, что запало на сердце? Я видел! Видел, как он крестил нашего равви!!! Но сперва я услышал отказ!

Голос Иоанна набирал силу.

Молодой, звонкий, красивый, как весь Иоанн.

И старшего брата захватил этот голос, и он перестал сшивать ячеи.

– Я думал, что ослышался, я… не поверил! В первый раз я видел, чтобы Креститель наш сказал – нет!

Иоанн вскочил и бросил на землю свой край сети. – …Он склонился… он… Он сказал, что недостоин развязывать ремни на его сандалиях…

Но хмурился уже Иаков на брошенную сеть, а вот Иоанн этого не замечал…

– …и голос его был смирён, как дальний рокочущий гром… но равви не послушался… Он снял сандалии и вошёл в Иордан, и подошёл к Крестителю нашему, и склонил перед ним голову, и Креститель полил… Я видел, как сияли у них глаза…

Иоанн уже весь пребывал в том дне, от восторга ему перехватывало дыхание.

– …Иаков, брат мой! Я видел настоящих пророков! Таких не было со времени Илии!

Иаков едва сдерживался, но всё ещё не замечал Иоанн его хмурого взгляда и рвущегося упрёка.

– …Я видел их, стоящих рядом, как братьев! Это лучший день моей жизни, теперь… я могу умереть! Нет! Не могу!!! Моя жизнь принадлежит им, пусть владеют ею по своему сердцу!

Иаков в сердцах бросил сеть, гневно встал и обрушил на младшего град упреков: – Твоя жизнь принадлежит твоему отцу! Пока ты таскался по пустыне, отец и мать места себе не находили!

Иуда, подперев подбородок руками, с удовольствием из темноты наблюдал их перебранку.

Иоанн тоже встал. Сжал мальчишечьи кулаки. Его переполняла обида… – А почему упрекаешь меня одного! Что не поносишь Андрея? …

Иоанн ткнул рукой в сторону озера: – …Андрей тоже оставил лодку и родного отца, и последовал за ним!

Иаков рассвирепел. – Ты Андреем не прикрывайся! Он муж зрелый и сильный, и постоять за себя может сам! И сам понимает, где ему быть!

Иоанн разжал кулаки. На глаза ему навернулись слёзы, и замерцали сотней маленьких костров, опушенных девичьими, великолепными ресницами. И задрожал его чистый, не знакомый ещё с бритвой, подбородок…

Но вот юноша унял дрожь и улыбнулся, прижав руки к груди, и голос его полнила нежность: – Иаков, брат мой любимый! Зачем упрекаешь? Я же вернулся! К отцу, к матери, к тебе! И Андрей вернулся! Ты же знаешь…

Иаков смутился: – Ну ладно… ладно… я погорячился… Но тебя столько времени не было… Мы волновались… Ты должен понять…