Сергей Добронравов - Оправдание Иуды

По дороге от города к озеру, поднимая пыль, торговцы гнали вереницу ослов с пустыми корзинами. Их старались обогнать отдельные горожане…

– Сосед прибежал… говорит, опять рыбакам привалило… Этот назарянин кормит рыбой, как Господь манной небесной…

– Идём скорее! Такой дешёвой рыбы не было на моей памяти!

На дороге стоял Пухлый, один из двух вчерашних прислужников казни, рядом со своим безмятежным ослом. Людской поток нагонял и обтекал его с двух сторон. Пухлый разъярённо орал: – Да торопись же ты, ленивое отродье! В полдень мне надо быть в синагоге! Я твой хозяин! Я, а не ты! И я не позволю тебе отдыхать, где тебе заблагорассудилось! Но осёл лишь переминался и отворачивался от хозяина, и тот истошно орал и отчаянно лупил палкой по ослиному заду. Осёл упёрся передними ногами в дорогу и очень обиженно заревел, но с места не тронулся…

Среди идущих по дороге торговцев показался Найва Грызун. Закривлялся, затыкал в Пухлого пальцем: – Глядите, добрые! Осёл колотит осла!

Пухлый, услышав, обернулся. Обгоняющие его торговцы захохотали. Пухлый завопил Найве, потрясая палкой: – Я приволоку тебя к судье, шелудивая крыса!

Пухлого обогнали уже почти все торговцы, ведущие в поводу ослов. Когда обогнал последний, осёл Пухлого тронулся с места. Пухлый начал подгонять его пинками и палкой.

– Славьте Господа! Ослиный Владыка наконец отдохнул! Не желает ли наш господин совершить омовение?

Осёл остановился. Пухлый в отчаянии сломал палку об колено. Осёл тронулся и резвой трусцой побежал за ушедшими вперёд и скрылся в клубах пыли, поднятой процессией.

Охая и грозя ему кулаком, прихрамывая, Пухлый заторопился вслед…

Иуда приподнялся на ложе из ракитника и сел, отбросив капюшон. Достал большую плетёную флягу из складок плаща и, наливая в ладонь, долго мыл лицо.

Левая половина его лица была равнодушна к воде, в то время, как правая щурилась, жмурилась и причмокивала. Иуда довольно урчал, щедро отхлебывая, промывал рот и сплёвывал, Меняя руки, протёр крепкую свою шею и бугристый череп. Осмотрелся… отошёл в лощину поглубже, помочился и сплеснул на ту ладонь, что помогла надобности и на то, чем мочился…

Старательно заткнул горлышко фляги… прикрыв правый глаз мокрой ладонью от утренних лучей, бьющих прямо ему в лицо и в немигающий левый глаз, стал высматривать людей в тех двух лодках, что ещё не достигли берега.

К одной из этих двух, той, что поменьше и подошедшей ближе, приблизилось несколько мужчин. Они вошли, было в воду, но старый рыбак, сидящий в лодке, закричал им:

Старик отмахнул рукой в сторону большой лодки, чья посадка была почти вровень с водой.

– У него борта сейчас лопнут!

Иуда резко повернул голову в ту сторону. Большая лодка с обвисшим косым парусом плыла очень медленно. Иуда разглядел в ней троих и вдруг увидел, как сбоку по берегу к лодке бежит Иоанн, оставив позади Иакова, идущего скорым шагом… Фигурка на носу лодки помахала рукой, и радостно помахал в ответ Иоанн. И за ним Иаков медленно и приветственно поднял руку. Иуда резко пошёл к воде, к тому месту, где, как он видел, должна причалить большая лодка.

Туда спешили многие. Спешили со всех сторон. Подошедшие образовали большую дугу, лук, где кромка воды служила спущенной тетивой. И летящая к озеру чайка увидала громадное копошащееся существо, что решило втянуть в своё нутро лодку, перегруженную живой, серебристой рыбой.

Вдруг Иуда остановился и посмотрел назад. Под кустом ракитника остался лежать его посох. Иуда с изумлением посмотрел на пустые руки, которыми он словно что-то держал.

Он поднёс свои ладони к правому глазу и внимательно стал их разглядывать. Со стороны казалось, что иудей возносит молитву. Но Иуда не молился, упрямо казалось ему, что руки не пусты, не пусты… а держат небольшой деревянный ящик… и падают в щель медные и серебряные монеты… Иуда замотал головой, стряхивая видение, и поспешил вниз, к притихшей толпе. У корней ракитника остался лежать его посох…

Корпус лодки осел от тяжести улова. Рыба была собрана в двух корзинах, в срединной части, вдоль корпуса, по обе стороны от мачты. Рыбы было так много, что корзины были завалены с верхом, вместо корзин были курганы рыбы, их которых едва торчали плетёные ручки… …осадка была столь низка, что со стороны казалось, что пойманная рыба шевелится, скользит и подпрыгивает прямо в воде, от борта до которой было не более, чем в ладонь… если бы не штиль, лодка неминуемо зачерпнула бы.

Лодка приближалась, толпа затаила дыхание… то одна, то другая рыба подпрыгивала и исчезала за бортом. И тогда в установившейся тишине отчетливо слышен был краткий всплеск…

…тонкая, смуглая рука опустилась в воду. Иисус уронил сверкающие капли в Генисарет и снова зачерпнул, и снова уронил. На нём был цельно тканный, до икр хитон, когда-то серый, но сейчас выбеленный солнцем и ветром. И весь Иисус был хорошего роста, тонок и смугл, и казался неуместным в тяжёлой и грязной рыбацкой лодке, на носу которой стоял Симон. Широкогрудый, широкоплечий. Рукава мокрой рубахи были засучены. Он выискивал глазами кого-то, но вот нашёл и закричал оглушительно:

Иоанн и Иаков замахали ему. Громкий голос Симона перекатывался кругло и весело по сонной, блестящей воде. Его крупная голова, и широкая обнажённая грудь, и свободно закинутые руки горели в золотом зареве утра…

Андрей держал руль. Его плечи были не так широки, как у брата, но лицом он был схож с Симоном, и любому сразу понятно, что они от одного отца. Прямая спина была у Андрея и правил он твёрдой рукой, и на корме сидел, как влитой. Нет, нет, да и бросит Андрей сдержанно-гордый взгляд на громадный улов. Затем переводил взгляд на Иисуса, лежащего грудью на борту в середине лодки. Потом на Симона, стоявшего на носу. Потом опять на корзины. Его строгий взгляд блуждал по счастливому кругу.

Лодка плавно скользила по водному зеркалу. До берега осталось с десяток шагов.

Сияющий Иоанн вошёл в воду по колено, по пояс, по грудь и пошёл навстречу, и взялся руками за борт, и пошёл рядом. Лодку не надо было толкать. Иоанн прижался лбом к ладони Иисуса. – Мир тебе, равви! Мы ждали тебя…

И с изумлением оглядел корзины… – Не слишком ли много ты даришь?

Иисус виновато улыбнулся. – Наверное… но ты уже понял, Иоанн, что это в последний раз…

Иоанн запрокинул к Иисусу счастливое лицо. – Значит, твой голос я слышал ночью?

И без улыбки согласился Иисус. – И мой тоже…

Тревога набежала на юный лоб Иоанна, выискивая место для первых морщин… – Что случилось, равви, почему так изменилось твоё лицо?