Николай Удальцов - Бешеный волк (сборник)

Что уж говорить об эпохе перемен, толи в шутку, толи нет, названную перестройкой, да об эпохе гласности, когда не только на кухне, но и на улице сказать стало можно такое, за что, еще недавно, психоневрологический диспансер № 4 Медуправления Комитета государственной безопасности был обеспечен.

А-то, и совсем не православное учреждение под названием «Кресты»…

Вакула жарил мясо, Ананьев и Облинский разговаривали. И разговаривали они о политике. Если люди много говорят о политике, значит, тирания завершилась совсем недавно…

Но конец тирании, это еще и не стройные и необустроенные мозги:

– …Сейчас, говорил Облинский, – После путча, когда коммунистов распустили, и их больше нет…

– Ты серьезно так думаешь, – с усмешкой перебил его Ананьев, – По-моему, это все равно, что сказать, что больше нет клопов. Повылезают.

– Да, брось, Юрий Михайлович, никогда они не возродятся. Натерпелся от них народ.

– Народ? Помнишь, как Моисей народ в землю обетованную вел?

– Ну и что?

– А то, что народ всю дорогу обратно в рабство просился. Так и мы – чуть нас прижмет, так сразу побежим снова за коммунистов голосовать.

– Не любишь ты людей?

– Нет, – соврал Ананьев, – А ты?

– А я люблю, – соврал Облинский…

Ход мысли разговаривающих был таким извилистым и столько раз елозил туда-сюда, что протоптал почти прямую.

– Без большевиков сразу начнут люди делом заниматься. Мы ведь народ трудолюбивый. И талантов хватит, чтоб страну поднять.

Большевистская бюрократия уйдет, мы ведь люди незабюрокраченные. Нам ведь чиновников власть навязывала. А теперь, зачем власти чиновники будут нужны, когда люди делом займутся.

Да и, вообще, Россия чиновников не уважает.

А не станет государственного насилия, так, глядишь, и преступность на нет пойдет. Мы же люди совестливые, не приступные по натуре. Нас насильничать друг над другом государство заставляло.

И на деньги мы не жадные, не станем глотку друг другу из-за рубля рвать.

Так, что главное, что от коммунистов избавились, а без них, постепенно начнет страна подниматься. И начнется нормальная жизнь – Илья говорил спокойно, безмитингово, скорее размышляя, чем утверждая.

– А что такое – нормальная жизнь, Илья?

– Я точно не знаю, но, кажется, нормальная жизнь, это право говорить то, что думаешь, и возможность выбирать любимый сорт колбасы…

Облинский на недолго замолчал, а потом спросил:

– Ты не согласен со мной, Юрий?

– Во всех твоих рассуждениях о будущем, – проговорил Ананьев, – Мне только одно не понятно.

– Что?

– Ангелы с крылышками, на каком этапе вступают…

– Что-то мало вы сегодня партийную власть ругали. Я и мясо зажарить не успел, – сказал Вакула, приоткрывая печку и подставляя огню свое мордатое лицо, – Если плохо Маркса ругать, то и без жратвы остаться не долго…

– Вакула, – проговорил Юрий Михайлович Ананьев, – Ты прост, как дифференцирование экспоненциальных функций.

– Это почему?

– Потому, что любая производная от экспоненциальной функции равна ей самой…

Это ерунда, что только в маленьких населенных пунктах, деревушках и поселенках все все про всех знают.

В кирпичных и панельных домах больших городов происходит все то же самое. Особенно, если эти дома находятся в устоявшихся районах, а не в новостройке. Новостройки до тех пор и остаются новостройками, пока соседи по дому не перессорятся из-за какой-нибудь важной проблемы, вроде пуделя гражданина из четырнадцатой квартиры.

И какой-нибудь пудель обязательно сделает новостройку местом привычного проживания.

Какой-нибудь.

А если где-нибудь на Арбате, Моросейке или улице Дунаевского, где уже, кто знает, какое поколение на погост выносится, люди про кого-то ничего не знают, то можно считать, что человека этого просто нет, или он либо святой, либо резидент районного КГБ.

Впрочем, в этом случае, на свет все равно появится какая-нибудь мерзопакостная выдумка.

Не любят люди святых и агентов КГБ. Первых, за то, что могут стать невольным укором в существующих грехах. Вторых, за то, что – вольным, в несуществующих.

Слава богу, что почти нет специальных мест для проживания только святых или только чекистов.

Так, что в доме, где проживали художник Андрей Каверин и генерал Иван Фронтов, все было почти как обычно.

И естественно, появившуюся в квартире генерала молодую красивую женщину заметили все.

У красивой женщины есть обреченность – быть замеченной.

Заметил ее и Андрей. И даже узнал, что зовут ее Ирина.

Заметил, отметил и прошел мимо, и ничего бы не случилось, и не произошла бы история с бешеным волком, если бы однажды в гастрономе на Кутузовском, к Ирине не подошел какой-то хмырь и не предложил ей ящик бананов.

Ирина любила бананы, как все люди еще не видевшие их изобилия. А генеральшей она так и не стала, и ей просто не приходило в голову попросить мужа заказать пару килограмм бананов в спецмагазине.

Ирина сама ходила по магазинам, и сама готовила обеды мужу, пасынку и адъютанту мужа. При этом она рассчитывала на те продукты, что покупала сама, а то, что доставлялось из закрытого магазина, было просто приложением к ее покупкам.

И выходило так, что еда, приготовленная Ивану Ивановичу из дефицита поваром первой категории, оставалась казенной, а обеды Ирины из капусты, купленной в палатке-сетке и свинины с рынка, становились домашними.

Генерал даже перестал ходить в генеральский буфет в Генштабе:

Нет, спасибо. Хочу сохранить аппетит. Моя жена так вкусно готовит…

Ящик с бананами Ирине вынесли через черный ход гастронома во дворе. Там же она и осталась стоять с ящиком с бананами.

«Довольно глупая ситуация. Женщина, в принципе, способная вызвать «Чайку», имеющая старшего лейтенанта Вооруженных сил в прислугах, не знает, как перетащить к своему подъезду в ста метрах от нее, ящик с экзотической вкуснятиной», – эти мысли вызвали легкую иронию в голове Андрея, за те несколько секунд, что потребовались ему для того, что бы подойти к женщине:

– Давайте я вам помогу. Мы живем в соседних подъездах.

– А, знаете, я, пожалуй, соглашусь, – Ирина задумалась лишь на миг, – Ящик такой тяжелый. Но мне неловко.

– Ерунда, – ответил Андрей, имея в виду то ли неловкость, то ли вес ящика…

Дверь им открыл старший лейтенант, адъютант генерала.

– Спасибо, – сказала Ирина и офицеру, и Андрею, – Мне почему-то не хочется предлагать вам деньги. Зайдите к нам. Чаю выпьем. Или кофе.

– А вот теперь неловко мне.

– Не стесняйтесь. Прошу вас, – проговорила Ирина.

И сделала это просто.

Так Андрей Каверин вошел в дом генерала Фронтова в первый раз.

Ирина приготовила кофе, Андрей предложил ей сигарету, они сели за столик, и из этих простых поступков, как из кубиков, складывались их первые отношения. И они не знали, и даже не задумывались о том, что может из этого получиться – неколебимая крепость или карточный домик.

Читать дальше