Татьяна Замировская - Жизнь без шума и боли (сборник)

Мы с моим спрятанным другом гуляем в китайском лабиринте, едим разноцветные камушки у фонтана, играем в «Испорченный чернослив» (надо очень быстро передавать друг другу языком катышек из речного песка и слюны), покупаем книги с пустыми белыми обложками в культовом магазине «Книжная ложь», обедаем в студенческой столовой Университета Материнства и Детства, собираем найденные на улицах стеклянные шприцы в специальный кожаный мешочек и пьем кизиловый чай прямо на камнях Универмага.

Потом мы возвращаемся домой и швыряем сумку с книгами на диван.

«Спасибо, Наташа!» – говорит мне мой спрятанный друг, и я опять не решаюсь сказать ему, что я не Наташа. Я достаю из сумочки ватный шарик «Вдохновение», лью на него черный бальзам, аккуратно стираю с кафеля уши, глаза, мягкий улыбчивый рот и шарики фиолетового мозга тоже стираю – на ночь мой друг прекращает думать и помнить обо мне.

Я целую моего друга, и он снова превращается в шашечку «Омар». Я наливаю в шашечку сладкой сахарной воды и прячу ее под умывальник – за ночь в моего спрятанного друга наползет тысяча, а то и миллион маленьких и надоедливых рыжих муравьев. Есть разные способы борьбы с этими неприятными домашними насекомыми, и мы с моим спрятанным другом – всего лишь один из них.

Многие видели в лифте короля Артура. То есть началось все с того, что кто-то увидел в лифте короля Артура – бледного, испуганного, задумчивого, с влажным от пота мечом на костистом плече. Потом естественным образом уже звонили лифтеру – считалось, что король Артур появляется перед какой-нибудь неполадкой механизма, вроде предупреждения. Иные, вполоборота возя дверцами по резиновым нашлепкам деревянного пола (наш лифт очень старый, как в советских коммунальных квартирах – с двумя парами открывающихся вручную чугунных сетчатых створок), только потом натыкались спиной на торчащий из камня меч. Тут уж, конечно, ругались – иногда в такой лифт с мечом в камне было трудно втащить велосипед или детскую коляску (некоторые мамаши наловчились одним махом хозяйственно вытягивать меч из камня, тогда коляска, слава богу, помещалась, а меч брезгливо ставился в угол – считалось, что уносить его домой не рекомендуется; Михаил из тридцать второй унес однажды, потом проснулся – вся мебель порублена на лучину), иногда меч разрезал одежду или оставлял маленькие порезы на бедрах.

Пару раз даже видели всех рыцарей Круглого стола – они стояли кучно, неуютно, лица их выражали страдание. Рыцари чем-то напоминали женщин из одного нидерландского концлагеря периода Второй мировой, была такая история: когда нервные еврейские голландки устроили «темную» даме-надзирателю, их согнали в крохотную каморку, тридцать человек в комнатке метр-два, бывает и такое, задохнулись все, теперь там мемориал из разрисованной цифрами керамической плитки. Рыцарей было жаль, да и в лифт было не войти. Одна бабушка как-то поступила мудро: выгнала из лифта пятерых рыцарей, вошла туда сама и уехала на свой седьмой этаж, только выйти уже не смогла – сердце. Пятеро рыцарей какое-то время являлись работникам котельной, потом ушли в супермаркет на соседней улице (мы читали про это в газетах).

Некоторые осмеливались входить в лифт, когда там стоял король Артур и ел персики (он часто ел какие-то фрукты из корзины, корзина всегда была при нем), но он отворачивался и засовывал голову куда-то в стену лифта, приходилось ехать до своего этажа с телом, держащим в руке ароматную фруктовую корзину, и мутило от искушения схватить горсть инжиров или тунисских фиников, но было страшно – кто-то сказал, что Ирочка из сороковой взяла яблоко и дома только поняла, что оно железное и все проржавело внутри, и рука от него болит, очень долго болела рука, привели в поликлинику – растянула связочку где-то, эластичный бинт и крем «Балет». Мы не брали у него ничего: ни фруктов, ни меча, даже его скованная улыбка казалась нам ненужным, опасным даром. Король Артур чем-то напоминал Иисуса из дешевых книжек с картинками, и мы мирились с ним так, как мирятся с прикроватным богом во время спутанной вечерней молитвы. Редко кто говорил о нем друг с другом: это было бы так же неловко, как делиться снами, но всякий раз, когда двое одновременно оказывались в лифте, молчание, мерцающее между ними ножевым ранением, тут же бережно уносилось домой как нечто материальное и важное – возможно, как подаренная незнакомцем книга или воскресная газета на неизвестном языке, – и прочитывалось без остатка, без остатка, до полного ощущения тишины внутри.

Марлык – младшенький. Когда старшие братья, к примеру, делят пряники или шьют гамак, Марлык вечно оказывается лишним. Пряника ему не достается («Мал еще, тебе глюкоза ни к чему! – властно клацают усмешками усатые братья. – Сельдерей вон иди ешь, в холодильнике со вчерашнего дня киснет!»), а насчет гамака задолбали за наперстками в церковную лавку посылать. Марлык уже седьмой раз покупает там серебряный наперсточек с младенцем Иисусом. В гамаке ему лежать не дают: раскачиваются там всемером и горланят мужские песни, позвякивая спиртовыми стекляшками. «Принеси нам помидор из банки, любезный Марлык!», «Натопи-ка нам баньку, Марлык славный!» Так тяжело быть младшим, хоть плачь. Усы из свиного хвоста перед зеркалом приклеивал – несуразно смотрится. Кошку мучил, придушивал целый вечер бечевой – не смог, заплакал, кошка ожила и лапой по щеке мазнула, щека гноем заросла, жгучий алоэ прикладывали, и терпел. Пробовал девочку на улице к забору прижать – оказалось, не девочка это вовсе, а леший приблудный колонку с водой искал, пить хотелось чудищу окаянному. Братьев поубивать бы – за старшего остаться только так можно. Но Марлык любит братьев и не может поднять на них руки.

И вдруг на кухне что-то упало.

«Я – Лобач Николай Иванович, – сказал ангел подбежавшему Марлыку. – Хочешь стать царем всех людей и зверей?»

«Не очень, – сказал Марлык. – Я бы хотел научиться спокойствию – мучить кошку без боли в сердце, бить братьев дубиною и хохотать, хлестать железной проволокой девиц и спать после этого мягким мирным сном».

«Ну нет, – расстроился Лобач Николай Иванович. – Такого мы не можем. Ты сам подумай – вот что ты сейчас сказал?»

Тем самым, разумеется, Лобач Николай Иванович в виде ангела подписывает с нашим героем мифический договор: «Марлык, суицид оправдан. Мы на твоей стороне, дружочек». Но на самом деле они не на его стороне.

Такие люди словно специально созданы для назидания и какой-то поучительной наглядности – это не живые души и не творческие субъекты, жалеть их нельзя и дружить с ними не рекомендуется.