Дарья Кузнецова - Увидеть Париж – и жить

– Но я во многом виновата.

– Мы все во многом виноваты и что дальше? Я великий грешник, но я так люблю эту жизнь, аромат сигар, и плеск океанской волны, и вечерние огни Парижа, и женщин, тебя, например, мою милую прекрасную птицу со сломанными крыльями. Почему ты не можешь их вылечить, расправить и полететь высоко в небо, где яркий свет солнца, головокружительная высота и захватывающая дух, прекрасная панорама? Оттуда, сверху ты увидишь то, что сейчас с земли тебе не разглядеть.

У меня на глаза навернулись слезы.

– Вот сейчас ты говоришь, как Слава, – прошептала я.

– Как кто?

– Я сказала, ты говоришь, как поэт.

– Честно говоря, это сравнение я прочитал в одной книге. Я не очень талантлив, деньги достались мне по наследству. Ну и что? Меня любили многие женщины, они что-то видели во мне, и это было не только богатство, если ты так подумала. Любой человек достоин любви, абсолютно любой, несмотря на все его слабости, пороки и недостатки, несмотря даже на уродство.

Тем вечером мы поехали в загородный замок Пьера, поразивший меня своим великолепием. Мой друг предложил пожить там некоторое время. Но я отказалась, мне почему-то было страшно остаться в этом огромном, пустынном замке с обилием картин и старинной мебели. Мне казалось, что, несмотря на присутствие очень милой пожилой экономки и добродушного садовника Жака, я буду чувствовать себя как на необитаемом острове. Мы пошли в спальню Пьера и устроились на огромной кровати под бархатным балдахином. Мне снова приснился кошмар. Ко мне пришел Куропатов с огромным ножом и, улыбаясь, поведал мне, что на этой роскошной кровати он принесет меня в жертву золотому тельцу, и положил нож мне на горло. Я закричала во сне.

Пьер разбудил меня и принес вина.

– Ты до сих пор не можешь выкинуть из головы мерзавца, который хотел тебя убить, – вздохнул он, – ничего страшного, должно пройти время.

– А сколько времени должно пройти?

Я сидела на кровати, смотрела на дорогую люстру, и мне было холодно, страшно и неуютно. В прошлом одни кошмары, а в будущем пугающая неизвестность. Не знаю, смогу ли я забеременеть и как все сложится дальше. Неожиданно наше будущее с Пьером показалось мне туманным, неопределенным и нерадостным.

– Не знаю, какой срок должен пройти, это неважно, просто старайся не думать ни о чем плохом.

Пьер обнял меня за плечи и прижал к себе одной рукой. Мне стало немного лучше.

– Может, стоит нанять киллера, чтобы он убрал Куропатова? Теперь это мне по средствам.

– Не думаю, что тебе от этого станет легче на душе, но твой банковский счет уменьшится на довольно солидную сумму. Милая, тебе надо отвлечься, давай я тебе устрою экскурсию по моему замку с привидениями. Сейчас два часа ночи, и все призраки выходят из своих укрытий, – засмеялся Пьер.

Мы пошли по коридору, было темно, только вдалеке горел настенный фонарь.

– Дорогая, я крепко держу тебя за руку, не бойся, – вполголоса произнес мой друг.

Мы свернули в одну из боковых комнат.

– Здесь обитает призрак моей прапрапрапрабабки, – шепнул мне на ухо Пьер. Он зажег свет.

Я увидела старинное трюмо и огромную деревянную кровать, покрытую периной. Мы присели на два обитых бархатом кресла около окна. Пьер достал из кармана небольшую фляжку с коньяком и протянул мне.

– Давай я расскажу тебе, как в замке появилось привидение.

– Даже могу предположить, – улыбнулась я, – она изменила мужу с садовником. За это ее сожгли на костре или что там делали в средние века. И теперь ее неспокойный дух выходит каждую ночь и пугает экономку.

– Нет, все гораздо сложнее. Она была крайне религиозна, дала обет вечной девственности и мечтала стать монахиней. Но родители были против и хотели ее замужества. Тогда она переоделась в мужскую одежду и ушла в монастырь доминиканцев. Через несколько лет несчастная девушка согрешила там с монахом, ушла из обители, где-то скиталась и вернулась домой беременной, прямо перед родами. Родители чуть не выгнали ее из дома. Ирен, так ее звали, если верить нашей родословной, родила младенца, мальчика, роды были крайне тяжелыми, бедняжка потеряла много крови. И ее мозг не выдержал всего этого. Она пыталась повеситься. Но выжила, горничная вынула ее из петли. Ирен покаялась пастору. Какое-то время она была счастлива и в уверенности, что ее душа попадет в рай, прижимала к себе ребенка и молилась. Но потом у нее началось нервное расстройство, она потеряла сон и аппетит и умерла от истощения, и теперь ее неспокойная душа так и бродит по замку. Сердце ее родителей не выдержало, они выдали младенца за своего сына и стали воспитывать его. Кроме дочери у них не было других детей.

– Значит, ты на самом деле потомок монаха?

– Получается, что так, но монашеский образ жизни никогда не вел, – засмеялся Пьер.

– Да, каждая эпоха диктует свои предрассудки и правила, в наше время вряд ли бы такое произошло. Но по замку мог бы скитаться дух девушки, погибшей, например, от передозировки героина.

Пьер неожиданно помрачнел.

– Что с тобой?

– Моя дочь принимает наркотики.

– Извини, что я так неудачно пошутила. Зачем она это делает? Чего ей не хватает?

– Я не знаю, Лариса, не знаю. Может быть, это из-за нашей семьи, я развелся с женой потому, что она полюбила другого. Но я и сам никогда не был верен ей. Я слишком любил свободу, мне было душно и жарко у семейного очага. Теперь я бы построил свою жизнь иначе, если бы ты вышла за меня, я бы берег наши отношения, как единственное, что у меня осталось, – на его глаза навернулись слезы.

Мы присели на кровать несчастной Ирен.

– Пьер не плачь, пожалуйста, – я попыталась погладить его по голове.

– Мне уже сорок пять лет, Лариса, и такое чувство, что жизнь прошла, прошла безвозвратно. А что было? Семейная жизнь не удалась. Честно говоря, я не нашел себя и в работе, как ни парадоксально это звучит. Я никогда не любил эту компанию, у меня нет коммерческой жилки. Просто у меня не было выбора, кто-то должен был продолжать семейный бизнес.

– А чем бы ты хотел заниматься на самом деле?

– Я хотел бы заниматься конным спортом профессионально, стать жокеем, я влюблен в лошадей. В подростковом возрасте я все свободное время проводил на конюшне, объезжал коней, сам давал им корм, причесывал, даже лечил. Я чувствовал их характер, разговаривал с ними, я до сих пор говорю с лошадями, и, поверь мне, они абсолютно все понимают. Мне кажется, я мог бы побеждать на скачках. Но миллиардер-жокей это смешно. Мои родители были против, мне пришлось поступить в Сорбонну на экономический факультет. Я там стал много пить, потерял форму, как-то пьяный упал, получил сложный перелом голени, о конном спорте пришлось надолго забыть. У меня стоит металлическая пластина на малоберцовой кости.