Геннадий Степанов - Оглянись, незнакомый прохожий…

– Поеду, конечно же поеду!

Дальше Князев меня наставлял и инструктировал целых полчаса. Наконец я не выдержал и сказал.

– Лень, хватит пузыри мыльные пускать, поехал я собираться.

Алексей Алексеевич долго тряс мне руку. Да и, конечно, у него гора с плеч. А знал бы он тогда или хотя бы предполагал, сколько этой горе, которая с плеч, повидать и пережить придется, он бы сто раз подумал.

Обратно я доехал гораздо быстрее, ибо поехал объездным путем по асфальту и получилось быстрее и комфортнее.

Дома мою новость мать встретила с ужасом.

– Не пущу, не пущу, и не уговаривай, и даже не думай, и денег на дорогу не дам! Это ж надо, такую даль, да еще одному, нет, сказала, не пущу! – выпалив все это, мать расплакалась.

– Мать, да пусть едет. Мир хоть поглядит. Что он тут дома за твою юбку будет держаться? Он же мужик, – это батя меня пытался поддержать.

– А ты молчи. Молчи, я сказала. Сердца у тебя нету. Родного сына черт-те куда отправлять!

Тут следует заметить, что в ту пору у нас дома был ремонт и как раз вечером у нас работал электрик Вася. Его все уважали. Мужик был очень грамотный, начитанный и обладал каким-то неимоверным обаянием. Так вот этот Вася и говорит.

– А между прочим, мать, ты зря переживаешь за парня. Он у тебя вроде не дурак. Не пропадет. Я сам был на целине два раза и ничего, если не считать, что денег кучу заработал.

Эти слова подействовали, и мамуля смирилась. Но, собирая меня в дорогу, все же ворчала потихоньку и беспрестанно напутствовала – что можно и что нельзя.

Наутро я, повытаскав из набитой матерью сумки все, как мне тогда казалось, не нужное, быстро простившись – отправился в путь.

В половине десятого утра я уже был в областном центре у здания обкома комсомола, куда рекомендовал мне обратиться Князев, для вручения там мне «комсомольской путевки» и денег на первое время.

Скамейки возле здания были пусты и я, бросив на одну из них свою спортивную сумку, стал разминать занемевшие в автобусах мышцы. Разбежавшись, стал крутить сальто через скамейку, иногда делая упор руками в спинку скамейки. На это зрелище стал собираться народец и какой-то остряк громко так стал зазывать:

– После-е-е-дний раз и только у нас, проездом заметьте, а-а-ртист акробатического жанра! Граждане, кто сколько сможет, вот в эту кепку, на во-о-осстановление цирка!

Люди и правда начали бросать мелочь в кепку.

– Так, что здесь происходит? – спросил только что подошедший милиционер.

– Да вот репетируем, товарищ начальник. Так сказать, решили показать свои таланты иностранным студентам из университета имени Патриса Лумумбы, – вещал остряк.

– А деньги как приходовать будете? – не унимался государев служащий.

– А деньги отправим в Фонд свободы Анжелы Дэвис.

Милиционер, удовлетворенный такими ответами, подошел ко мне.

– Где так кувыркаться научился?

– В школьную секцию ходил по акробатике.

– А я ведь тебя, парень, на сцене видел. Вы с братом выступали: «Акробаты-эксцентрики».

– Было дело, – буркнул я и побежал вверх по ступеням в водоворот комсомольских кабинетов и красивых комсомолочек-инструкторш.

Обратившись в секретариат, я узнал, что мне надо подождать десять минут и что ко мне подойдет товарищ Солнцева, и что вот эта самая товарищ Солнцева все мне объяснит и куда надо проводит. Я сел на стул и мои мозги, привыкшие мечтать в любой удобной ситуации, начали воспроизводить свою продукцию. Мне подумалось: вот щас выйдет наикрасивейшая товарищ Солнцева в ужасно коротенькой юбочке и почему-то в пионерском галстуке. Ой, скажет она, а я за вами в окно наблюдала, как вы кувыркались. Это было так мило! И тут она задает мне дурацкий вопрос: А что вы делаете сегодня вечером?

– Я вам должен задать этот вопрос а не вы мне! – и это все в моих мыслях.

– Посмотрите на него, умник нашелся, он меня еще учить будет! – этот возглас прозвучал уже наяву и в стороне, и я невольно повернул голову туда.

Из кабинета выскочила неимоверно красивенькая девчушка. Как мне показалось, ей всего-то лет четырнадцать было. Ужасно бойкая и подвижная, она, по-видимому, компенсировала этим свой маленький росточек и ужасно молодую, прямо таки детскую внешность.

Обернувшись еще раз и крикнув куда-то в открытую дверь кабинета «Учи свою жену щи варить!», она, довольная собою, зашагала в конец коридора. Секретарша мне, размечтавшемуся: – Вон же она пошла! Догоняй скорей! Солнцева ваша.

Я рванул с места и на бегу думал, почему моя Солнцева, с какой это стати – эта пигалица Солнцева и вдруг моя? Моему удивлению не было предела, когда, догнав ее в конце коридора и еще не успев даже представиться, я услышал: – Значит так. Сейчас вы пойдете в бухгалтерию, там вас уже ждут, получите командировочные. Путевку я вам не дам. И не спорьте, спорить он мне тут будет. (Хоть я не проронил и ни слова). Я путевку дам только в одном случае, если ты поедешь с группой. Она почему-то резко перешла на ты. Вдруг она резко остановилась и, повернувшись ко мне, пискнула: – Ну, что молчишь?

– Да вот думаю.

– О чем это, интересно?

– Думаю, где же у тебя шило-то спрятано?

– Нет у меня никакого шила. Если вам надо, тут недалеко хозтовары, купите сами, – перешла она опять на вы. Моего дебильного юмора она не поняла.

– Ну, тогда покедава, любовь моя! – давясь от смеха, сказал я и поспешил в бухгалтерию. Товарищ Солнцева стояла в такой растерянности, что огромные глазищи ее хлопали, как две красивенькие бабочки.

Зайдя в бухгалтерию без стука, – смею заметить, стучаться туда бесполезно, вам никто никогда не ответит, – я застал такую картину. В полной тишине в кабинете сидели четыре тетки далеко не комсомольского возраста. Столы располагались в виде четырехугольника, где в центре стоял огромный розан, усыпанный цветками, видно, в знак благодарности к теткам, поливавшим его сверхрегулярно. Дамы сидели лицами друг к другу и сосредоточенно вглядывались в свои какие-то бухгалтерские катехизисы с таким интересом, будто в них описывался любовный роман с продолжением. Я нарочито покашлял. Никто на меня внимания не обратил. Я еще раз, но уже громче кашлянул. Одна из женщин, не глядя на меня, спросила: Что, простыл? А еще на целину собрался. О-О-споди, и до чего же хлипкая нынче молодежь пошла! На вот тут распишись!

Я поставил закорючку, и тетка мне отвалила командировочных аж целых девять рублей и тридцать одну копейку.

– Свободен. Иди лечись.

Тетка не без юмора, подумал я, выходя из этого царства дебитов с кредитами, где царствовал над всем годовой отчет.

Уходя из обкома, я крутил головой по сторонам, в надежде еще раз увидеть красоту небесную товарища Солнцевой и только когда поднял голову – в окне на третьем этаже я ее увидел. Она улыбнулась и помахала мне рукой.