Константин Шеметов - Магазин потерянной любви

Проблема счастливой старости существовала. Она существовала во все времена и касалась любого неглупого человека. Что же касается её решения – Джони терялся. Ясно, что избежать разочарования невозможно. Вероятно, проблему счастливой старости, гадал он, следует рассматривать немного под другим углом: не как избежать разочарования, а как, к примеру, стать идиотом.

Нет, в самом деле – хорошо, если вы воспитаны на классовой борьбе или у вас старческий маразм (болезнь Альцгеймера). А если нет? Добрая половина граждан умирает в здравом рассудке. У них не наблюдается ни рассеянного склероза, ни шизофрении, ни даже активного психоза. Умирая, они испытывают острейшее разочарование – какой бы выдающейся и прекрасной их жизнь ни казалась прежде.

К письму также прилагались несколько Джониных фотографий Лондона и рассказ «Сверхурочная работа» с иллюстрацией. Митя так и не припомнил ни этот рассказ, ни иллюстрацию – видно, мимо прошло. Джони и вовсе молчал, погрузившись в раздумья. Он и раньше понимал, что Митя где-то недорабатывает. Приёмщик брака словно упускал нечто важное. Нечто, без чего вся эта затея с покупкой любви утрачивала смысл.

Вот и теперь Джони задумался.

В действительности думать непросто. Мало быть умным – тут надо сосредоточиться. В известной степени это тоже проблема, и проблема довольно существенная. Ведь если разобраться, человек, не могущий сконцентрироваться, – не жив, не мёртв. Он неплох в социальном плане. Он в меру воспитан, открыт и оптимистичен. Как правило, он хороший работник, лоялен к власти, но совершенно бесполезен для всестороннего анализа действительности. Иначе говоря, здесь было над чем подумать.

Способность к концентрации пришла к Джони вскоре после разрыва с Vi в далёком 2005-м. Он крайне болезненно пережил расставание, замкнулся и прекратил всякое общение с внешним миром. Остались лишь наиболее близкие люди, но и с ними он особенно не откровенничал. То же касалось работы и дома. Ему неделями никто не звонил и не писал. Спустя некоторое время к Джони и вовсе перестали обращаться. Впрочем, и обращаться было незачем: он исправно выполнял функциональные обязанности, худо-бедно содержал семью и никому не мешал – идеальные условия, чтобы думать. Думать сосредоточенно и весьма эффективно: он отпугнул от себя кого только мог. Любое вмешательство извне было для него катастрофой – Джони терял концентрацию, переставал думать и утрачивал смысл жизни.

Чего не скажешь, к примеру, о Vi. Чего не скажешь про Тайку Нефёдову, да и Митя хорош. Они были в гуще событий и носились, как те ошпаренные овцы. Их телефоны надрывались. Они кидались за деньгами, были открыты, оптимистичны и лояльны к власти. Что ожидало их в старости? Всё та же бабушка, с которой как с гуся вода, надеялся Джони. Природа чудесным образом заботится об идиотах, размышлял он и радовался за друзей.

Острова Гилберта как нельзя лучше подходили для работы ума. Вместе с тем природа беспомощна перед разумом. Человек, способный к анализу, перманентно разочарован. Он разочарован в юности, в старости и особенно перед смертью. Когда же он атеист, он разочарован вдвойне: нет даже загробного мира, мысль о котором так популярна среди религиозных фанатов.

Письмо из прошлого потрясло его. Да и как не потрясти: он жестоко ошибался. Ошибался, хоть был уже и довольно разумен. Уже в ту пору он мог сосредоточенно размышлять. Он многое испытал и, казалось, не строил иллюзий: ни о людях, окружавших его, ни о себе. Вероятно, ему не хватало знаний и опыта, рассуждал старый Джони незадолго до смерти, удобно устроившись в своём доме с видом на океан в Южной Тараве. В сущности, это был его теперешний планетарий, в точности скопированный с планетария на Мясницкой, но оборудованный куда более совершенной техникой.

Ну и что толку? – размышлял Джони, вглядываясь в бескрайнюю даль. Техническое совершенство планетария никоим образом не устранило его страданий. Более того, со временем они лишь усугубились: к пресловутой бабушке добавился ещё и дедушка – крайне разочарованный и нуждающийся в ремонте.

Всё тот же брак, думал Митя, поглядывая на Джони и не скрывая раздражения. Брак, с которым не совладать. Даже купив свою потерянную любовь, покинув постсоветский Понт и добившись материальной независимости, Джони по-прежнему испытывал боль. Сядет себе в своём планетарии и сидит, высматривая парус на горизонте.

Примерно так же рассуждали и Тайка с Викой. Особенно их беспокоило последнее письмо, полученное Джони из прошлого. «Будь он неладен этот сайт», – бесновалась Нефёдова. «Кто-кто, а “Остановка во времени” как раз и заслуживает чёрного списка», – вторила ей Vi.

Заслуживает или нет, но Джони был рад письму и мысленно возвращался к Эмили в Лондон. Какая разница, кто лечит больного? – задавался он вопросом. Без сомнения, лечить могут и свои, и чужие – лишь бы больной выздоровел. Агенты иностранного влияния, думал Джони. Вот и живи теперь, испытывая счастье.

Никакого счастья он не испытывал.

Получив письмо, Джони немедленно связался с Бонер, и вот что он узнал. Эмили до сих пор ждала его. Что ни день, она надеялась его повидать, но он не появлялся. Сначала Джони попал в тюрьму, а после сбежал на край света. «Край света?» – Эмили прекрасно говорила по-русски. Она по-прежнему занималась этой страной, сделав себе карьеру известного в Британии политолога и специалиста по России. В качестве хобби она занималась русской культурой и даже издала книжку.

– Что за книжка? – спросил он.

– «Современная русская культура как постсоветский Понт», – ответила Эмили и рассмеялась.

Довольно известная работа, изрядно нашумевшая в начале двадцатых. На книжку Эмили вдохновил Джонин роман. Прочтя его, она предприняла масштабное исследование, посетив Россию и её сателлиты. СС – как называли они себя: Содружество Стран-героев. Даже в названии этого союза содержался вызов, не говоря уже о содержании. «Понт как Понт», – припомнил Джони свою же реплику из рассказа «Спрос и предложение» про Лизу Берковиц.

Особое внимание Эмили уделила состоянию галерей, клубов и клубной музыки. Эти галереи и клубы, надо сказать, были в полном раздрае. Большая их часть попала под влияние «Народного фронта», к тому же все они подвергались жесточайшей цензуре. Смотреть там было нечего, слушать тоже, разве что – туалеты. Фактически, клубные туалеты и представляли собой главную инсталляцию современной русской культуры. Взять хотя бы клуб «Пушкин». Нечего было и думать, чтобы подобраться там к унитазу: пол устилало говно. Оно же вытекало изо всех щелей и проникало в основные помещения, включая кладовую, бар и сцену. «Пушкин как Пушкин», – смеялся Джони, а что вы хотели?