Макс Саблин - Чалын – дочь снежных вершин. Книга 1. Южные ветры

С тревожными мыслями об отце, девочка прикрыла глаза и сразу же погрузилась в глубокий сон, однако сама она этого ещё не осознавала. Шаманы продолжали камлать у большого костра. Костровые хоть и устали, но работу свою выполняли исправно. Вот один из них снова подкинул в огонь сырых можжевеловых веток, и плотный дым серыми клубами устремился в ясное утреннее небо. Подсохнув, хвоя занялась ненасытным пламенем.

Чалын огляделась. От большинства разбросанных по плоскогорью костров остались лишь кострища с едва дымящимися головёшками. Одних людей сморил сон, и они расположились прямо на траве, другие же терпеливо ожидали конца ритуала.

И тут в небесной синеве дочь хана разглядела беркута. Он направлялся прямо к ней. Подлетев совсем близко, птица села на невысокий камень и, сложив крылья, сказала:

– Чалын, нам нужно лететь, прямо сейчас. Проклятье слёзного цветка Адаане уже не остановить. Лишь только тебе под силу это сделать. Быстрее садись на меня.

Дочь хана пришла в недоумение. Да, птица была крупной, но не настолько, чтобы её можно было оседлать, не говоря уж о том, чтобы на ней можно было куда-нибудь улететь.

– Но как? – изумилась девочка. – Как я на тебя сяду, ведь ты для меня слишком мала?!

– Чалын, сейчас ты спишь, и всё что видишь – это сон, он просто сильно явь напоминает, – ответил байана. – Тебе под силу меня изменить или самой стать немного поменьше, нужно лишь поверить в себя и тогда всё получится.

Как только девочка осознала, что это сновидение, птица на её глазах мгновенно выросла. Беркут протянул крыло Чалын, и она стремительно забралась ему на спину.

– Держись!

Чалын обхватила руками крепкую шею байана, и он, оттолкнувшись от камня, взмыл в поднебесье. Кружась, беркут стремительно набирал высоту, и девочка ощущала каждый взмах его сильных крыльев. Круг за кругом они поднимались всё выше и выше. И вот, когда земля подёрнулась синеющей пеленой, птица всего на миг остановилась, затем сложила крылья, и стрелой упала вниз. У Чалын захватило дух, и она крепче прижалась к байана. Горы, лес, река, долина – всё снова открылось взору. Вот только вместо оставшихся внизу людей на плоскогорье раскинулось сверкающее зеркальной гладью озеро.

Ощутив приятную свежесть от лёгкого дуновения, Чалын открыла глаза и изумилась. Они снова кружили в небе, плавно опускаясь вниз. Под ними белела водная гладь молочного озера, а над окружающими горами мерцали дивные огоньки.

– Адаана! – произнесла Чалын, заметив на берегу шаманку и её духов-помощников.

Беркут бесшумно приземлился и выставил крыло. Скатившись по нему, девочка подбежала к Адаане. Та сидела у озера, поджав под себя ноги. На её коленях лежала голова хана Ойгора, тогда как полупрозрачное тело оставалось в воде.

– Адам! – упав на колени, прошептала Чалын.

Но хан совсем не слышал её и лишь безмолвно смотрел в небо.

– Адам, это я – Чалын, – сказала девочка, прильнув к лицу отца мокрой от слёз щекой.

Взор хана вдруг потеплел, и он моргнул. Затем ещё раз и ещё.

– Он вспомнил! – возрадовалась шаманка. – Скорее! Дьула надо с головой в озеро окунуть.

Мююстю Айу поднял хана и целиком погрузил в воду, а Адаана громко произнесла:

– Ойгор-хан, очистись курением можжевельника, в бело-молочном озере омойся!

После этих слов медведь вынес хана на берег и положил на траву. Чалын не могла поверить, что все тревоги остались позади. Она смотрела на отца, а тот учащённо моргал, пытаясь разглядеть склонившиеся над ним размытые лики.

– Адам! – тихо позвала его девочка.

– Кызым! – откликнулся хан.

Как будто пробудившись ото сна, он приподнялся и напряг глаза. Но образ, представший взору хана, всё ещё оставался смутным и расплывчатым. Ойгор не видел лица дочери, но сердцем чувствовал родную кровь – свою Чалын. Он крепко обнял её и ощутил тот трепет, ту нежность, и безграничную любовь, что исходили от дочери. Чалын прижималась к отцу, а по её щекам катились обжигающие слёзы радости. Они скатились на лицо Ойгора, и он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел Адаану.

– Ойгор-хан, надо поскорее возвращаться, – сказала шаманка, – вы слишком долго здесь пробыли.

– Да, Адаана, мне пора домой, – согласился Ойгор.

Хан всё ещё был слаб, хотя тело его вновь наливалось цветом жизни.

– Чалын, не жди нас, – оседлав оленя, сказала шаманка.

– Адаана, я адама с собой возьму, мы обратно вместе полетим на байана, – ответила девочка.

– На лунно-солнечную землю твоим путём он не вернётся.

– Кызым, лети одна, теперь всё будет хорошо, – сказал хан Ойгор.

Послушавшись отца, девочка ещё раз обняла его и села верхом на беркута. Взмахнув крыльями, птица устремилась в заоблачную высь.

– Садись мне на спину, – предложил хану Мююстю Айу, опустившись на четыре лапы.

Ойгор взобрался на медведя и ухватился за его крепкие рога.

– Вперёд! – произнесла шаманка, и окружённый шарами марал взмыл в небо, а вслед за ним пустился и Мююстю Айу.

Меж тем, байана всё выше и выше поднимался в небо. Он взлетел уже так высоко, как не залетала ни одна птица, и тут девочку кто-то позвал:

– Чалын! Чалын!

Перед глазами вдруг стало темно, и Чалын почувствовала чьё-то прикосновение.

– Скорее просыпайся! – раздался теперь уже узнаваемый голос зайсана.

Открыв глаза, девочка взглянула на отца. Тот по-прежнему неподвижно лежал на медвежьей шкуре, а рядом с ним сидела Адаана. Прислонив кулак к уху Ойгора, шаманка принялась вдувать в его тело дьула.

– Смотрите, смотрите! Адаана в свой кулак дует! Она дьула хана нашла и теперь пытается его в тело загнать, – растолковал друзьям рысёнок, хотя те и сами прекрасно понимали что происходит.

На равнине царило оживление. Люди, кто перешёптываясь, кто молчком, с трепетом ожидали исхода ритуала. И вот, когда Адаана выпрямилась, бубны разом смолкли. Наступила неимоверная тишина: ни птиц, ни ветра не было слышно. Умолкли реки, и хворост, пламенем объятый, перестал трещать, затихли люди. Тишь воцарилась, но только лишь на миг.

Вздрогнув, Ойгор вдохнул полной грудью пропитанный можжевеловым дымом воздух. Его лицо посвежело, взор прояснился и он, взглянув на дочь, улыбнулся. Тотчас нестройным эхом в горах раскатился гул восторженных голосов. Заколыхались деревья, зашелестела листва, закричали птицы и шаманы вновь забили в бубны. Проклятье слёзного цветка было снято.

– Получилось! – обрадовался Рыс-Мурлыс, кинувшись с объятьями к Ак-Боро.

Самочувствие Ойгора улучшалось день ото дня. Правда, первое время ему приходилось очень тяжело. Привыкшее к покою тело ленилось, ослабевшие руки и ноги совсем не хотели слушаться, но Ойгор упорствовал. И только благодаря его непоколебимой воле и заботе близких людей, он быстро шёл на поправку. Этому несказанно радовалась Чалын, а вместе с ней и все жители Яраш-Дьер. Однако сам хан жалел утекающее время, считая восстановление сил слишком долгим.