Ирина Лобусова - Глаз зеленого дракона (сборник)

— Ты пришел, — сказал настоятель.

— Я решил прийти еще утром, — ответил Чанг Лу.

— Можешь идти назад. Я не возьму с тебя никаких денег.

— Но я принес — эти деньги! И я отдам их вам за то, чтобы получить ответ на мучающий меня вопрос! Я отдам их все за то, что бы вы меня научили!

— Я буду тебя учить. Но ты никогда не сумеешь найти ответа. Сколько бы ты не старался. И поэтому я не возьму с тебя денег.

Чанг Лу протянул сверток вперед.

— Возьмите. Я не понесу их обратно. Я положу их здесь на пороге, и неужели будет лучше, если кто-то чужой их заберет? Нет, возьмите лучше вы и потратьте их на нужды храма. А мне расскажите то, что так хочу я узнать, заглянув при этом в самые древние книги.

Настоятель вздохнул.

— Вижу, твое решение твердо.

— Тверже не бывает, — Чанг Лу усмехнулся.

— И ты уверен в том, что никогда не будешь жалеть?

— О чем жалеть? О том, что больше никогда я не смогу жить так, как прежде?

— А ты хотел бы вернуть прежнее?

— Зачем думать о том, чего не может быть никогда?

— Значит, твое решение верно. Хорошо, идем. Ступай следом за мной.

Настоятель вступил в темноту, которая уже просочилась под самые своды опустевшего храма. В этот раз они шли совсем не долго. Настоятель вел Чанг Лу в противоположную сторону — по таким же запутанным коридорам. Наконец они пришли в какую-то маленькую комнату, спрятанную в самых глубинах монастырского лабиринта. Это была совсем крошечная комната с еле различимым окошком под потолком. Стены ее были оббиты глиной. Комнату освещал тусклый масляный светильник — круглая плошка, в которой еле-еле тлел фитилек, и казалось, еще немного, и он погаснет. Светильник особым образом был прикреплен к стене, и поэтому освещал лишь половину помещения. Скамейка напротив освещенной стены и стол посередине завершали всю обстановку, и от того, что внутри было так мало мебели, помещение казалось невероятно пустынным.

— Заходи и садись, — сказал настоятель, отворяя в комнату дверь, — подожди меня здесь. Я принесу из хранилища древние книги.

— Что это за комната? — сказал Чанг Лу.

— Место для уединения — медитации и размышлений. Если монах хочет над чем-то поразмыслить, или просто побыть наедине с собой — он приходит сюда. Это очень духовное место.

Только теперь Чанг Лу разглядел тусклую, золотую фигурку Будды, стоящую на специальной палочке на темной стене. Будда был совсем темным, и поэтому сливался с тенью.

— Подожди меня здесь, — с этими словами настоятель оставил Чанг Лу одного, тихонько прикрыв за собой двери.

Оставшись в одиночестве, Чанг Лу сел на скамью. Он подумал «Место для размышлений»… Он не мог этого понять: какая разница, где размышлять? Наедине с собой можно остаться везде, даже в самом людном и шумном месте. И какая разница, где беседовать с Буддой: в собственной комнате, ночью в постели с женой, на шумной базарной площади в городе или в монастыре, в глубоком уединении.

Фитилек светильника угрожающе затрещал, и от порыва сквозняка, ворвавшегося в щелку приоткрытой двери, по стенам поползли мечущиеся скользящие тени. Почему-то Чанг Лу подумал о том, шла ли кошка за настоятелем или нет. Если шла, значит, она находится где-то здесь, в этом же помещении. Но эта мысль не напугала — скорее, только рассмешила его… Как это забавно: вместе с кошкой просматривать древние книги!

В комнате стало намного темней. Чанг Лу встал и подошел к светильнику. На донышке оставалось совсем мало масла, а фитиля почти уже не было. Только маленькая черная точка указывала то место, где когда-то он был. Наверное, очень много монахов искали здесь уединения, пытаясь остаться в замкнутом круге собственных размышлений… Так много, что все масло в этом незамысловатом светильнике успело сгореть. Чанг Лу подумал, что это чушь: искать в этой комнате что-то вдохновляющее, что-то вроде пользы своих сомнений. Какая разница, где, почему же именно здесь? Только вот стоит ли… Дернувшись в последний раз, лампа погасла. Чанг Лу остался стоять в полной, кромешной темноте. Он не ориентировался, куда нужно идти и где находится оставленная им скамейка. Он неподвижно стоял и думал о том, что глаза скоро привыкнут к темноте, к тому же настоятель должен вернуться с минуты на минуту. Но глаза почему-то не привыкали. И настоятеля все не было.

Темнота была непробиваемой — совсем черной, как ночь, спустившаяся прямо с гор. Чанг Лу снова подумал о том, есть ли здесь, в комнате, кошка. Но в темноте ничего не было видно — даже статуи Будды. Чанг Лу вздохнул и протянул вперед руку. Рука рассекла пустой воздух. Он чуть сдвинулся с места — снова ничего. Ни поверхности стола, ни места, где он может быть. Ни настоятеля, ни света… Ни кошки.

Так, стоя на месте и пытаясь разглядеть сквозь облепившую его черноту, Чанг Лу вдруг что-то пробормотал, совсем невнятно, а потом, некоторое время спустя, высказал облаченные в форму свои мысли: «Очень трудно искать в темной комнате черную кошку, особенно если ее там нет…»

И внезапно что-то больно и остро ударило его в самое сердце. На мгновение в его глазах как будто вспыхнул ослепительный свет… Он вдруг понял то, чего так ждал и к чему так стремился! Понял то, что никогда не смог бы объяснить даже самый мудрый учитель и что нельзя вычитать в груде старинных книг.

Истина — внутри него самого, он и есть истина, та истина, которая находится в его сердце! Потому, что для странствующего, мятежного духа в вышине может быть только один путь…

Он двинулся вперед и вышел сквозь незапертые двери, оставляя сверток с деньгами, раньше туда положенный, на спрятанном в темноте столе… Как ни странно, он быстро нашел выход и быстро прошел сквозь не запертую пагоду. Так же торопливо вышел на дорогу, ведущую по направлению к городу. И, не оглядываясь, пошел вперед.

Он оставлял за плечами свой дом, и рисовое поле, и родную деревню. Он шел в полную неизвестность, подчиняясь открывшейся перед ним истине, которая гнала его вперед. Гнала безостановочно — в унижения и бедность, в странствия и страдания, и к яркому, ослепительному, скрытому внутри его сердца свету, может быть, самому величайшему, что только светит среди людей на земле…

В тот момент он сам стал Учителем, но еще не знал об этом. Слишком много еще предстояло пройти. Годы страданий и странствий, которые сделают его разум совершенством… Множество долгих и длинных дорог в нищете. Испытания и мудрость, выносливость и стремление к истине — он не знал, что все это сделает его величайшим Учителем, когда-либо жившим среди людей. Источником света, который будет светить сквозь многие поколения… И его гениальность, названная впоследствии чем-то божественным, позволит ему по силе духа приблизится к Будде и открыть для других ту истину, ради которой он столько страдал…