Инна Хаимова - Скитания души и ее осколки

Неля вела себя все хуже и хуже, потому что дома ее монотонно журили и не принимали никаких мер. Только бабушка время от времени сокрушенно восклицала: «Господи, что же из нее получится?! Это же позор для всей нации».

Сейчас Женщине казалось, что таким бездействием по отношению к ней ее родственники подчеркивали свою лояльность государству, понимая, что о мыслях взрослых оно судит по поведению детей. Может – быть, от чувства страха перед неизвестным будущим им было легче смириться с ее хулиганством, чем, если бы она «выносила во двор их размышления о жизни». Поэтому своим воспитанием она занималась сама.

И еще, как поняла Женщина, происходило такое от того, что большинство всегда придерживается одной модели, по которой протекает осмысленная жизнь населения. В упрощенном представлении она утверждалась в детских садах, в начальных классах школы, приучали слушаться старших, особенно учителей, то есть наставников. Для взрослых незыблемым правилом становилось выполнение указаний начальства, так как в понимании государства народ оставался несмышленым ребенком. Именно начальство играло роль мудрого наставника.

Но однажды ее «игре» пришел конец. Как уже говорилось, Неля придумала себе «образ уличной оторвы», который чуть не стал ее сущностью. Ведь к четырнадцати годам, с одной стороны превратилась в отъявленную хулиганку, а с другой – стеснительную девчонку, страдающую от длины своего носа. Ее «амплуа» вызывало раздражение и у посторонних людей, и у дворовой шпаны. Всем им казалось, что добровольно выбранный девчонкой «стиль поведения», не что иное, как насмешка и издевательство. Издевательство над «привилегией соответствующего круга публики», в который она со своей внешностью не вписывается. Да еще и общество с каждым днем выражало все большее недоверие и нетерпимость к евреям. К началу 50-х годов существовало негласное положение об «очистке» столиц всех республик, крупных промышленных городов, а тем более Москвы от евреев. Об этой мере она узнала необычным образом.

В течение нескольких лет в доме при ней ни о чем серьезном не говорили, а только обсуждалась погода, еда, учеба в школе. Обуреваемая любопытством, Неля время от времени подслушивала разговоры взрослых. Изредка ей удавалось схватить не только отдельные слова, но и «зацепить» на ухо целые фразы, которые затем «прокрученные назад», всплывали в памяти своими интонациями, чуть не «вкусовыми» ощущениями. Иногда, считая, что девочка находится далеко от дверей, родственники забывались и переходили на русский язык. Скорее всего, это происходило от того, что дядя и мама еврейский знали и помнили не так хорошо, как бабушка. У них ведь не было необходимости изъясняться с окружающими на этом языке и он для них, как сейчас понимает Женщина, был своего рода иностранным, который они когда-то учили в детстве, а с годами основательно подзабыли.

В общем, Неля очень часто стояла, притаившись у двери и, «навострив» ухо, старалась уловить сказанное ими. Непонятно, почему они ни разу не поймали ее за этим занятием. Может быть, они так прониклись ее отчужденностью к дому – им и в голову не приходило, что Нельку может интересовать еще что-то кроме улицы. Возможно и то, что, находясь во власти событий, сваливающихся на их головы, теряли «бдительность» и забывали о ней в переживаниях грядущего.

В тот день дядя, как обычно, после обеда и отдыха собирался на работу, Неля разговаривала по телефону с мальчишкой из соседней школы. С ним она каталась на катке и время от времени ему звонила, они вдвоем по телефону решали задачи по алгебре. Дома ей никто объяснить не мог. И тут до нее донеслись слова дяди: «направляют в Читу». Значения услышанным словам не придала. Но через несколько дней Люся Лихарева – одноклассница, жившая в доме напротив, дочь генерала МГБ, открыла смысл этих слов.

Лихарева появилась в классе на пятом году обучения Нели в школе. Девочки не дружили, за одной партой не сидели. Подруг, вернее девочек, которым позволяла вместе с собой возвращаться из школы, Лихарева выбирала сама. Иногда за ней заезжала машина. Держалась Люся очень независимо и уверенно. Еще бы! Дочь генерала, живущая в прекрасной четырехкомнатной квартире, о которой сверстники с Нелиного двора не могли и мечтать.

В отличие от Нели, Люся училась на «круглые пятерки». Получалась, что по всем «статьям» девочка была однокласснице «неровня». Итак, когда Неля однажды уже стояла на ступеньках школьной лестницы, подошла Люся и неожиданно предложила вместе идти домой. От внимания, оказанного Лихаревой, сердце Нели учащенно забилось, оно трепетало, словно тополиная листва, от сильного взмаха сорвавшейся ввысь птицы. Потому что, если честно признаться, все эти годы девочка хотела с ней дружить. Образ Люси был для нее проникнут неким таинством. В то время в ее памяти, при произнесении фамилии генерала, постоянно звучали подобострастные, заискивающие интонации дяди. И не раз она слышала, как он говорил бабушке: «надо же, Нелька учится в одном классе с Лихаревой!» Получалось, что это для него становилось большим достоинством племянницы. Невольно такое отношение дяди к генералу передавалось и Неле, так как уже было сказано, мнение дяди было для нее высшей истиной. Где-то подспудно она гордилась, что учится вместе с такой девочкой. Но, то ли от внутренней застенчивости, то ли от желания все делать наперекор – раз все в классе рвутся дружить с Лихаревой, так она не будет. Точно знала, что дружбы первая не предложит. Но, когда Люся позвала с собой, конечно, сразу согласилась.

Стоял март 1952 года, они заканчивали седьмой класс. Вероятно, это время можно еще обозначить весной трофейных фильмов и киноописаний жизни известных людей государства Российского. Мичурин, Пирогов являли им примеры мужества и достоинства. А дети, словно, сошли с ума, подражая с утра до ночи руладам Тарзана. Кличка Чита, бывало, кому-то приклеивалась намертво. Она шла с Люсей, беззаботно болтая и чему-то все время посмеиваясь. Возможно, происходило такое от того, что лучи, отражаясь в витринах, солнечными зайчиками, скакали по их лицам и смешинками залетали им прямо в рот. Мальчиковые ботинки Нели скрипели на плотно лежащем снегу. Она чувствовала, как желание похвастать перед бабушкой, переполняет ее через край. Ведь это же правда, что Лихарева сама выбрала ее, и она шла вместе с ней домой. Неля представляла: вот она входит, именно входит, а не влетает в тамбур, даже не хлопнув дверью. Кладет, а не бросает портфель, чем уже вызывает бабушкино недоумение и начинает ее интриговать, чтобы она угадала – с кем она, Неля, подружилась.

Конечно, бабушке и в голову не придет, что внучка может быть приближена к такой девочке. И девочка продолжала представлять, как придет дядя обедать и бабушка с гордостью заявит: «У Нельки новая подруга! Кто бы ты думал? Сама Люся Лихарева». Девочка все так живо видела, что чувствовала себя на высоте. Будто это стало, чуть ли не ее личным вкладом в престиж семьи. Неля еще что-то щебетала, когда услышала.