Петя Шнякин - Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни

Надо признать, что работу свою Серёга знал отлично, да и кобеля натаскал классно. Обычно Сергей сам подходил на басистый лай собаки и брал лося. Восторгу охотников не было предела – и мясо жёнам привезут, и водки без них попьют.

Вскоре и я завёл западносибирских лаек, нахаживал их, днями и ночами пропадая в лесу, ходил на выставки и испытания. Моим питомцам присуждали дипломы за показанную на испытаниях работу – и по белке, и по кабану, и по утке. Но самыми ценными для меня были дипломы, полученные от эксперта Мунистова. Сильно придирчивый был Виктор Иванович, но знающий и опытный. И если уж диплом давал, то, значит, собачка и вправду стоящая!

На базе в Агашкине была комната с отдельным входом для семейных, да и неженатые парочки туда забредали. Мы с Мариной частенько там ночевали. В этой келье и решил я провести с Ланкой долгожданные часы в любовных утехах.

Ночь была бурная – она глушила водку и выбегала под крыльцо подмываться, я пил крепкий чай и почти не слезал с неё до утра.

С рассветом, на шестой палке, она застонала, поплыла и… кончила! Я был очень горд за себя и за свой «мизинец»! Но утром Ланка почему-то быстро засобиралась домой, расплакалась в автобусе, а в электричке всё время молчала, уставившись в окно. Я вышел на остановку раньше неё, в Быково, и пошёл ночевать к отцу, так как сказал ГЧмже, что уезжаю на два дня.

К обеду прихожу домой и застаю Марину всю в слезах:

– Петя, Ланка с ума сошла!

– Ну что ты несёшь?!!

– Да-а-а! Её в психбольницу увезли сегодня, в Юрово. Говорит, что вороны на неё нападали и что в Агашкино с тобой ездила!

«Вот оно что, – думаю. – То-то она места себе не находила и такая странная утром была».

Я огорчился страшно, считая себя виновным в этой трагедии. А затем прикинул, что наследственность у неё дурная – и мать, и отец оба сильно пили, а отец вообще состоял на учёте в психушке. Да и сама Ланка квасила часто и помногу. В итоге я решил, что вина на мне, конечно, есть. Но, по большому счёту, я же хотел, чтобы она кончила, а не ёбнулась.

Так получалось, что когда я врал ГЧмже, будто остаюсь на ночь в Агашкине, а сам в это время прищучивал какую-нибудь тёлку, всегда происходили нехорошие дела.

Как-то раз договорился я о встрече со Жбанихой, известной быковской блядью. Её перетрахали почти все мои знакомые – и те, кто старше меня, и те, кто моложе, и моего возраста. Пёрли Жбаниху с младых ногтей, и я тоже бы мог, да не срослось как-то.

А уже после – женился в первый раз (той жене я не изменял).

Моя «первая» училась вместе со мной в медицинском институте, отличница, комсомолка и карьеристка, каких свет не видывал, родом из Карачаевска. Замуж она пошла исключительно из-за подмосковной прописки. Я догадывался об этом, но всё равно женился, поскольку приятное хотел ей сделать, – правда, и она не так много мне крови попортила. Хотя был один случай, весной семьдесят второго, когда жёнушка подсыпала в мой завтрак растёртую таблетку антабуса, а я утром был с глубокого похмелья. По дороге на работу, у станции Быково, мне сделалось плохо, я покраснел, пошёл пятнами и стал задыхаться, но прохожие вызвали «скорую», и меня откачали.

Значит, так…

Со Жбанихой я задумал хоть через двадцать лет наверстать упущенное.

Мы с Коляном охотились на уток в Агашкине, ездили туда на его машине «Жигули» шестой модели. Колина жена Ульяна до нашего возращения оставалась с Мариной в Удельной.

По дороге домой заехали к Вите в Быково, а на кухне у него сидит Жбаниха, бабища уже. Далеко за тридцать, раздобревшая, с высокой причёской, как у директрисы дворца бракосочетания. Хочет, как она заявила, «выпить и перепихнуться». Я Берковскому шепчу: «Поезжай домой, скажи Марине, что остался гусей ночью у реки сторожить, буду завтра к обеду».

Он уехал, а я провёл ночь с блядью-легендой. Мне казалось, что ночь эта должна сулить много интересного и познавательного. Жбаниха была крупнее ГЧмже и очень пьяная, что меня возбуждало, но фигурой сильно напоминала Марину. К тому же по жизни этой женщине уже больше хотелось выпить, чем секса. Но всё же на третьей палке она слегка потащилась и заохала, точно так же, как Марина при совокуплении.

От этого мне стало грустно, я быстро собрался и уехал домой в Удельную.

Поднимаюсь на четвёртый этаж, захожу в квартиру, а там Ульяна рыдает и Коля, расстроенный, на кухне сидит. Оказалось, что ночью, в то время когда я ставил раком Жбаниху в Быково, у него прямо со двора нашей пятиэтажки на Северной увели новую красную «шестёрку».

Сегодня опять сестричка новая… Тут медицинские сестры из разных концов земли – то индуска, то русская, то островная из Гвианы. Есть и симпатичные, с некоторыми и пообщался бы с удовольствием… Жаль, двигаться мне особо нельзя, разрешают только с боку на бок аккуратно переворачиваться. А ведь было время, когда я уже не очень молодой, где-то под сорок, но полный сил, летал по русским лесам без устали, что в жару, что в мороз… И не сказать, что мог выжать 200 килограммов, как Жаботинский, но вынослив был и смел. Без лицензии зверя валил, а потом ночью тащил в рюкзаке по зимнему лесу мяса килограммов под восемьдесят на себе. Путёвку по белке брал на сезон, а там уж что попадётся.

Поздним октябрьским вечером 1983 года я сидел на кухне, пил крепкий чай, курил «Дымок» и, с трудом подбирая рифмы, сочинял очередной стишок для Раменской районной газеты «За коммунистический труд».

«А вроде ничего получилось», – подумал я, перечитывая своё творение, и тут постучали в дверь.