Александр Покровский - Арабески

Тут что-то глубинное, из самых недр естества.

Может быть, во всем повинна серость – все вокруг какое-то серое. Может быть, хапать и жрать тут хочется от серости, разлитой везде?

Как я понимаю всех их, внезапно возвратившихся.

Свирепый вопль сострадания только и способен вырваться из сердца моего.

Из меня опять исторгнулся вопль – сострадания, разумеется, – ну что тут поделаешь!

Кому? Никому, вообще сострадания. Я сострадаю вообще. Эпизодически. Я тщусь.

Кстати, Сильвио пригласил нашего – того, который чуть выше того, другого, посетить храм. Вовремя. Я полагаю, вовремя. Пора, а то хвост отрастает.

Вы знаете, посещение храма препятствует росту хвоста. Это давно замечено: как только неудобство какое – так и бегом в храм.

Что же касается меня, то я все время ощущаю себя под сенью платана или же в тени мраморных колонн, вдали от площади, кипящей живым, своенравным народом.

Народ – он ведь нечисто дышит. Он мешает чувству красоты пластической.

А вы знаете, ведь все дело в ориентации. Надо быть правильно ориентированным. Все это для того, чтобы выйти туда, куда следует, выдержав долгие, глубокие чувства, исключающие негу и самодовольство языческого мира.

Вот спроси у меня некто: как я ориентирован? И я сейчас же отвечу, что я ориентирован правильно, традиционно, по образу и подобию.

К чему это я? Это я к тому, что вопросы задают – то про НАТО, то про не НАТО.

Тяжкая это доля – быть руководителем. Ты то подобен Посейдону, то богине красоты, стыдливо выходящей из волн, белой, млечной, сладострастной.

Тут-то тебя и настигают вопросы об ориентации.

Я чего-то пропустил – вот ведь незадача какая! Я все время что-то пропускаю.

Оказалось, что Россию контролирует народ, а не президент с премьером – представляете?

Мать его ети, народ! Мать и отец, его ети!

Это мы на встрече в Копенгагене заявили. Датским журналистам. Они тут пытались нас спросить: кто же контролирует ситуацию, а им так прямо и заявили – народ!

После этого душой должно овладеть только одно желание: вырваться побыстрей из тела. Вот она – наша принадлежность нового мира! Она останется нам навсегда! Вот они порывы, воздвигающие дух, когда на нас со всех сторон наступает стяжательство и похоть!

Я только с самого начала удивился этому внезапно свалившемуся на меня положению, а потом я подумал, что и действительно – ничего они не решают. Они совсем не тем заняты.

А решают милиция, суды, ОМОН, а еще эта размножающаяся, расползающаяся армия чиновников. А кто они такие, как не настоящий народ?!! А?!!

Есть, правда, еще и народ ненастоящий, который является как раз той самой стороной, создающей ситуацию, нуждающуюся в постоянном контроле, но, слава Всевышнему, количество этого народа все время уменьшается и повсеместно тает, а количество того народа, что тут все контролирует – вплоть до количества вздохов в единицу времени, – все время растет.

Этакое перетекание наблюдается народа из неправильного в очень правильный.

И души наши меркантильные от всего этого немедленно очищаются, и возникает сама собой музыка – только тупой ее не слышит; музыка – наш основной хранитель и спаситель. Музыка марша.

Она ударяет по нашим задремавшим было чувствам! Резкий, волнующий, разрывающий звон – просто ужас для барабанных перепонок, погрязших в собственном эгоизме.

Лично меня все это повергает в немеющее безмолвие своей глубокой мудростью.

Меня пригласили в программу «Пресс-клуб». Ведущая Марианна Баконина. Тема – «Севастополь, Севастополь». Нужен ли нам Севастополь, нужен ли нам флот, нужен ли нам Черноморский флот. «Пресс-клуб», как мне объяснили, это такая как бы курилка журналистов, где обсуждаются новости. Тут можно высказывать свое мнение.

Пригласили высказать свое мнение двух журналистов, одного публициста и еще одного журналиста. А я – гость. Я появляюсь потом, когда они уже разогрелись.

Запись началась, они разогрелись, и я появился. Дело в том, что я оказался между публицистом и независимым, как он себя назвал, журналистом. Он же оказался демократом, а публицист с самого начала был патриотом, и расположен он был так, чтоб ему было трудно сразу же добраться до демократа, потому что ему надо было через меня пробираться.

А по бокам стояли умеренные журналисты, которые понимали, что тут и кто. И началось.

Демократ сразу же засомневался в необходимости Черноморского флота как такового, потому что он не выиграл ни одного сражения, хотя бы в последние 100 лет.

А патриот говорил о том, что мы с украинским народом – это как тело и голова, и на этом основании неразделимы, для чего и создается Таможенный союз, а потом будет возрождаться СССР, и Севастополь – это только первый шаг.

После этого ведущая еще какое-то время пыталась организовать весь этот поднявшийся от их спора хаос, потому что говорили они все подряд и в основном через мою голову.

Я тоже пытался говорить, пытался рассказать, что же такое флот и, вообще, для чего он нужен. Получалось у меня очень плохо, потому что я все время отвлекался на то, что патриот с демократом могут друг друга запросто порешить.

Так, во всяком случае, мне казалось.

Я все время вставлял между ними реплики, но они больше напоминали промокашки. Наконец, когда зашла речь о НАТО, я, впавший, похоже, к этому времени в совершенное отчаяние, заявил, что все, что я знаю на сегодняшний день о НАТО, так это то, что, похоже, у нас с Украиной соревнование: кто первым добежит и вступит в НАТО, после чего оторопела сама Марианна Баконина и спросила, серьезен ли я.

А я ответил, что я совершенно серьезен и вопрос о нашем приеме решается в эти самые минуты.

М-да. Не знаю, как из всего этого они сделают хоть что-то, издали напоминающее мирную, непринужденную философскую беседу, но уверен, что профессионализма им не занимать. Вырежут, нарежут, срежут, вставят.

Это удивительно, до чего у нас не могут ни говорить ни слушать. Любое противное мнение считается мнением отвратительным, а самого носителя надо по меньшей мере четвертовать.

Расходились все так, будто они чего-то не успели, не смогли, не доделали, не убили.

Только я пытался со всеми проститься по-человечески и сказать своим собеседникам «спасибо».

Как нам справиться со сплином? Посредством дыхания, конечно. Несколько частых и судорожных поднятий и спаданий диафрагмы – и вот вам от уныния не осталось и следа.