Вячеслав Ворон - Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть

Надежда с сотоварищами прибыла в Амстердам ранним июльским утром. Все таверны и торговые лавчонки еще были закрыты, и просторный железнодорожный вокзал казался пустым и безлюдным. Паровоз «Красная стрела» лениво, скрипя рессорами подкатил к перрону. Со всех вагонов посыпались сотни торговцев, груженных тюками с разной утварью и охапками цветов, упакованными в целлофан. Сойдя на перрон, Надежда указала перстом на цветы:

– Смотри, Лева, внимательно смотри. Это наше будущее. Мы будем процветающей страной. И никто не сможет разрушить мою мечту, – произнесла она в сторону Троцкина.

– Я не против, Наденька, я считаю твою теорию цветной революции жизнеспособной, но без оружия нам не обойтись. Надо на обратном пути все ж в Неметчину заглянуть, пороху попросить у их Кайзера, для террору, – ответил Троцкин.

– Однако, ты, Лев, и лиса, мы же договорились с тобой, что террор – не наш путь. Наш путь – бабы и цветы. Хватить мутить воду, Лев.

– Да, да, бабИ и цвИты, нЭ мути, Лев, – вклинился Ёсиф.

– Но позвольте, Ёсиф Виссарионыч вы же, не так давно нетрадиционалистов уничтожали с помощью террора, с помощью пороха, и вот те на, бабы, – сказал Троцкин.

После этих слов Стален поперхнулся, споткнулся о бордюр и, расставляя перед собой руки, плюхнулся наземь. Из карманов его брюк посыпались бумажные купюры достоинством в сто рублей, медяки, ключи и два спичечных коробка, один из которых раскрылся, и из него высыпался порох. Встав на колени, он спешно стал собирать содержимое коробка внутрь, искоса поглядывая на Надю. Но было поздно.

– Ты, что, Ёся, это что, правда, то, что сказал Лев? Ты встал на путь террора, и, и уничтожил нетрадиционалистов? – строго спросила Надежда. – А, я-то, наивная, полагала, что внутренние распри их уничтожили. Какая же я была дура. Ты же моя правая рука. Как же так? Я сама, своими руками, уничтожила их.

– Надя, извинЫ, другого путЫ не бИло, с ними цветами не получалось и бабами тоже, у них же нЭт баб в партии. – оправдался Стален.

– Хм, а ты прав, я об этом никогда не задумывалась, их бабами не возьмешь, да черт с ними, на первый раз я тебя прощаю, но что б больше о терроре я не слышала. Всё, забыли. Вставай с колен, Страна Советов, – и она протянула свою руку Ёсифу. – Да и коробки эти твои выбрось прямо сейчас.

Ёсиф посмотрел на заветные коробочки и со всего размаху бросил их в канал. Все четверо зашагали уверенным шагом в сторону квартала красных фонарей. Ранним утром квартал был абсолютно безлюден. Огромные витрины, завешенные тяжелым бархатом, оставались пусты. Немногочисленные дворники убирали узкие улочки квартала, после ночного гулянья. Одинокие пьяницы, те, которые не в силах были добраться до дома, валялись прямо у входов в рестораны или на прилегающих лавчонках. Изредка попадались попрошайки, но от ночной усталости они забывали свое предназначение и только приветливо кивали головой. Город продолжал спать. Надежда достала из нагрудника узелок, развернула его и прочитала название улицы.

– Нам надо на улицу Дамрак, – объявила она. – Там нас ждут.

– А какой дом? – поинтересовался Джежинский.

– Двадцать восемь Би, – ответила Надя.

– Ну, тогда мы пришли, вот эта улица, – Джежинский указал пальцем на табличку на доме. – Вот этот дом, но только без этой вашей приставки Би.

– Странно, а где же тогда Би, следующий дом тридцать и это четная сторона, там вон дальше тридцать два, где же двадцать восемь Би, – запаниковала Надя.

– НадЭжда не панЫкуй, щаз разберемся, – сказал Стален, подошел к двери и покрутил механический рычажок звонка.

Внутри помещения раздалась глухая трель. Потом послышался скрип не то двери, не то откидной лестницы, и дверь распахнулась. На пороге стоял мальчик лет десяти, глаза его щурились от раннего утреннего света, он был одет в пижаму оранжевой расцветки.

– Чем могу быть полезен? – тихо спросил он на чистославянском диалекте. От неожиданности у Ёсифа пересохло в горле, и он застыл, как монумент на пьедестале.

– Мальчик, – вмешалась Пупская, – а где тут дом за номером двадцать восемь Би.

– Это у нас, тетенька, в подвале, а кто вам нужен, мы тут с мамкой апартаменты сдаем, и народу много проживает, но я всех помню по имени и фамилии. Назовите, вы к кому.

– Мы к Инессе Ван Арманд, уж коль такой смекалистый. Мы верно пришли? – спросила Надя.

– Да, тетенька, верно. Это моя мамка. Только ее сейчас нет, она еще с работы не приехала. Могу вам предложить комнату снять, там ее и подождете.

– Ну, комнату, так комнату, верно, мужики, подождем его мать, – и она вопросительно обвела всех мужчин взглядом.

– Подождем, – дружно ответили они.

– Заводи нас в комнату, сынок, – иронически произнес Троцкин.

Мальчик открыл шире дверь и впустил путников. Внутри дома все было обустроено таким образом, чтобы ничего ни мешало движению постояльцев. Длинный коридор, переходящий в такую же вытянутую вглубь комнату, приводил к винтовой лестнице, уходящей на три этажа вверх. Мальчик осведомился у приезжих о наличии паспортов, собрал их воедино, перемотал красной ленточкой и положил в ячейку большого комода, стоящего под лестницей. Запер ячейку на ключ и повесил его на шею.

– С вас двадцать пять гульденов за комнату в подвале Би, – отрапортовал он.

– Ты чё, малый, совсем сбрендил, как двадцать пять, это ж пятьдесят наших золотых, да за них рабочий класс год целый пашет, – на чисто славянском выпалил Стален.

– А у нас тут капитализм, дяденька, нам тут пахать не приходится, мы все больше по домам. Купил домик, разделил его на комнаты и сдаешь постояльцам, денежки таким образом зарабатываешь, капитал наживаешь. Читали новый роман Маркса Энгельса «Капитал», так вот там все изложено, как нажить капитал, – со знанием дела произнес малыш.

– Я смотрю, тут сплошные вундеркинды от капитализма нас поучают, мы туда попали и на верном ли мы пути стоим, Надежда? – спросил Стален.

– Ладно, не причитай, видишь малец-то подкован, что даже Маркса Энгельса знает и, по всей видимости, читает. Вот и мы будем здесь уму-разуму набираться, чтобы в стране нашей такие вот дети рождались, – ответила Надя.

Она опять залезла в нагрудник, вытащила деньги, отсчитала двадцать пять гульденов и отдала мальчишке.

– Как зовут-то, тебя вундеркинд, – спросила она.

– Дик, Дик Ван Арманд, уроженец Утрехта, – четко ответил он. – Это меня мама научила говорить на славянском, она с Тифлиса.

– Это я знаю. Мы с твоей мамой вместе учились в институте, пока она не встретила твоего папу. Вот она с ним и укатила тогда в Амстердам, а ты уже здесь родился. Вон оно как бывает, Дик, – печально констатировала Надя. – А где же Генрих Арманд-Шверинский.

– А вы разве не знаете? Он как три года назад получил назначение в полк ее величества королевы Вильгемины, так мы его и не видели, только жалованье его приносят офицеры. Мы у них спрашивали, но они только и отвечают, что им о нем не докладывали. Но мы с мамой знаем, что он в больших чинах ходит. Ну, да ладно, вот ключи от комнаты, – он протянул ключи на железном кольце. – Там как выйдете во внутренний двор, справа будет лестница в подвал, на три этажа спуститесь, ваша комната третья по коридору. Только тихо, люди спят, часа два как улеглись.