Юрий Чудинов - Порядок вещей

Тем временем начнется дождь, настоящий ливень! И ветер будет гудеть над крышей все громче и громче, все злей и надрывней. И молнии одна за другой станут раскалывать синевато-черные тучи и громом врываться в дом. То и дело отрываясь от чтения, я буду с тревогой глядеть на небо. А ураган будет все разрастаться и разрастаться. И удары ветра будут сотрясать дом до основания. И где-то неподалеку с треском обрушится дерево. И ветер хлопнет дверью несколько раз. Придется подняться с постели и привязать ее веревкой к ржавому гвоздю, торчащему из стены. Я не стану закрывать дверь, чтобы прохладный воздух ночи свободно лился в мою комнату. И тут, как по заказу, надсадно завоет ветер, и ливень зло заскрежещет по крыше, и молнии начнут печатать на стенах и на полу синий квадрат дверного проема и черные кресты оконных рам.

Я выйду на веранду и обопрусь о перила, подставлю лицо под ливень, и ветер будет швырять мне в лицо свои бесконечные слезы. И ярость внезапной молнии высветит поляну внизу и деревянную лестницу, спускающуюся в темноту, цветущий куст жасмина и деревья, бегущие по дороге, которой я добрался сюда от моста. Я успею заметить всадников в черных плащах, выезжающих на поляну, но синий свет молнии погаснет как раз в тот миг, когда над головой загрохочет так, что в памяти всплывет совсем другая картина. Покажется вдруг, что площадка веранды – это и не площадка веранды вовсе, а палуба парусного фрегата, прорывающегося сквозь шторм. Темно, вздымается что-то вокруг, словно волны, и крупные, черные брызги колотят меня в лицо. И, словно спасательный круг, в памяти всплывет еще один «корабль»: покачивающаяся на ветру избушка на курьих ножках, построенная нами с Олегом три года назад у притока Оби – Тлоктык Еган.

– Вставай! – уже решительно толкнул я Олега. – Слышишь? Вставай!

Олег нехотя высунулся из спальника.

– У тебя на лбу пятно от комариного укуса, величиной с тарелку, – сказал я и спустился по лесенке в «ад».

Умывшись водой из реки, вошел в балок, чтобы взять свое полотенце.

Крикунов лежал с открытыми глазами:

– Как там?

– Прохладно. Тенденция к хорошей погоде.

– Значит, едем?

– Едем. А то мы так никогда не доделаем.

Крикунов засмеялся.

Я вернулся на площадку перед домом и сел к столу. Придвинул к себе миску с кашей. В пол-литровую банку налил чай и приступил к еде.

– Уже ешь? – послышался недовольный голос Олега.

Он тоже был не в восторге от решения ехать на съемку. Горькая участь начальника: принимать непопулярные решения.

– Угу, – сказал я. – Каша какая-то… отвратная.

– Да?

– Почему это? Игорь, ты что, сковороду не мыл?

– Нет. Я ее тряпкой протер.

– Надо было воды налить и поставить на огонь. Это же отрава!

– Опять мне за сахаром! – возмутился Олег, заметив, что сахарница пуста.

– Давай, давай. Меньше спать будешь.

– Я и так не спал.

– Тогда я, выходит, и не ложился.

Олег принес сахар, сел напротив меня и воткнул ложку в кашу. Из домика появился Крикунов.

– У тебя аппендицит вырезали? – спросил я его.

– Нет.

– После завтрака придется удалить.

– Ерунда! – Крикунов бодро взял ложку и попробовал кашу. Лицо его застыло. – Ты что, сковороду не мыл?

– Я ее тряпкой протер, – виновато признался Игорь.

– Молодец!

– Я есть не буду! – с отвращением оттолкнул свою миску Олег.

– А я еще чуток осилю. Не чай, а помои!

Пришлось выплеснуть остатки чая на землю.

– Хлеба нет, чая нет, – жаловался Игорь, – крупы нет… уже… Скоро голодать будем…

– А это что, презерватив?! – изумился Крикунов, вытаскивая из каши что-то белое, похожее на резину.

Игорь смертельно побледнел.

– Куцый, на! – бросил несъедобный предмет собаке Крикунов. – Ест. Значит, не отравимся…

– А Куцый думает: «Едят. Значит, и я не сдохну»… Все! – не вытерпел я. – Пойду собирать книжки!

Но с места не двинулся. Сидел и глядел на лес, на белые облака, плывущие по небу.

– Рано комарики в этом году, – сказал Крикунов, рассеянно работая ложкой.

– Лишь бы не повторился девяносто пятый.

– А что было в девяносто пятом? – спросил Игорь.

– Повторится – узнаешь.

– Этого не передать. Почувствовать надо.

Жидкостью, отпугивающей комаров, я стал смазывать свое лицо и руки.

– Смотри-ка, – заметил Олег. – Тебя можно снимать на пленку, в виде наглядного пособия.

Что и говорить? Девяносто пятый научил, как пользоваться дэтой. Тогда мы прежде, чем забираться под полога, делали дымовухи из бересты и ставили их на пол у двери. Плотно притворив дверь, выжидали, когда от едкого дыма большая часть комаров перемрет. Слой трупов на подоконнике достигал иной раз трех пальцев в толщину. Дым в домике постепенно рассеивался, и мы залезали под полога. Но дыма все еще было достаточно. Комары продолжали дохнуть. А мы терпели. Под конец кто-то распахивал дверь настежь и быстро забирался под свой полог. Дым уходил в лес, дышать становилось все легче и легче, а из леса к нам летели все новые и новые комары. Но мы уже спали. А комары ползали всю ночь по марле, облепив ее со всех сторон. Стоило прикоснуться к марле голым плечом или рукой, и в кожу впивались десятки кровососов. А утром каждый из нас просыпался, думая, что летит в самолете. Рев реактивных двигателей имитировали комары. Несколько миллионов особей превращали балок в музыкальную шкатулку, снабженную одной-единственной, но очень большой органной трубой. В эту трубу дул дьявол.

– Хочешь? – предложил Игорь извлеченную из нагрудного кармана штормовки пачку глюкозы. – Отбивает голод.

– Да ну… – отказался было Олег, но потом передумал. – Давай…

Ты был невнимателен. Стоило сосредоточиться, и ты увидел бы, что всадники – это не игра теней, а всадники, и что рядом с тобой стоят на веранде другие люди. Одного из них ты бы узнал, хотя девушка назвала его Асуэло. А следующая вспышка молнии высветила бы бегущих к лестнице людей, в руках которых было оружие времен Средневековья.