Владимир Лидский - Избиение младенцев

Снова кадетов разместили в школе, – грязной, набитой хламом и разломанной мебелью, с полами, покрытыми нечистотами и заледеневшей мочой. Никита с отвращением поглядывал вокруг, обходя помещения, прошёл несколько комнат и приткнулся наконец в одном из классов, где уже уселись прямо на полу, найдя чистое местечко, его товарищи. Заговорили о еде и, сладострастно перебирая подробности, стали делится друг с другом воспоминаниями прошлых лет, в кои была ещё возможность кушать разнообразные вкуснейшие блюда, сготовленные добрыми руками маменек, тётенек или наёмных кухарок. Продовольствия в городе не было, всё давно съели беженцы и отступающие части, которые заполонили дома, учреждения, улицы.

Никита глянул в окно. По дорогам шли, как будто бесцельно, толпы отчаявшихся людей, сновали какие-то подозрительные личности, пробежала одичавшая ободранная собака…

Прилетели слухи: полковник Бернацкий отправился на переговоры с румынами и, возможно, уже сегодня удастся, перейдя лиман, преодолеть границу. Через некоторое время слухи догнал категорический приказ: сдать винтовки, и Никита в душе возликовал, – значит, правда, значит, Бернацкий договорился с румынами и уже вот-вот, преодолев всего-то с десяток вёрст, кадеты будут в тепле и сытости соседней Бессарабии. Надо торопиться, думал он, потому что красные, по слухам, уже заняли Тирасполь и подтягивают дополнительные силы для того, чтобы полностью блокировать овидиопольский район.

Вечером вернулся полковник Бернацкий и подтвердил выход на марш ранним утром следующего дня.

Двадцать восьмого января тысяча девятьсот двадцатого года в девятом часу утра кадеты вышли из здания школы и узкой колонной по кривым булыжным мостовым серых сиротских улиц двинулись вниз, к Днестровскому лиману. Лёд его нестерпимо сверкал под ярким солнцем и слепил мальчишек.

Вперёд суетливо выбежал подполковник Рогойский и, взмахнув своею единственною рукою, скомандовал:

– Стро-о-ойсь в коло-о-онны! Па-а-авзводно! В шахматном порядке-е!

Кадеты быстро сформировали взводные колонны и застыли в ожидании команды к маршу.

– Шаго-о-ом…арш! – прокричал бравый подполковник и кадеты разом шагнули.

Лёд, крепко схваченный ядрёным морозцем, даже не вздрогнул, шахматный порядок был вовсе не обязателен…

Рядом с мальчишками с обеих сторон – справа и слева – и в некотором отдалении от них – спереди и сзади шли беженцы, катились повозки и подводы, груженные домашним скарбом; неспешным «недокрытым» шагом двигалась пегая лошадка, с надрывом тянущая не к месту изукрашенные сани, в которых нелепым жёлтым цветком расцветала ребристая труба граммофона. Среди беженцев было много военных, большинство – со споротыми погонами; люди двигались сосредоточенно, молча, с усилием переставляя ноги по скользком льду.

Никита шёл бодро, но эта бодрость давалась ему с трудом, – очень хотелось есть, и голодные рези в животе становились временами невыносимыми. Солнце, отражаясь во льду, слепило глаза, сильно мёрзли ноги, руки и открытое лицо. Дул сильный, обжигающий холодом ветер и разукрашивал кадетские щёки малиново-сизыми пятнами.

С бессарабской стороны было хорошо видно, как огромная чёрная лавина, слившаяся в единый ком, медленно двигается по льду лимана. Несколько тысяч человек, подобно гигантской стае саранчи, накрывали своими телами нестерпимо блистающее под солнцем ледяное пространство, с маниакальным упорством, отчаянно, из последних сил, стремясь к спасительной границе. Никита уже хорошо различал аккуратные домики Аккермана, прилепленные там и сям на высоком берегу, и турецкую крепость, сбросившую под ярким солнцем свою голубоватую туманную фату. Под берегом виднелись крошечные фигурки пограничников, приветственно машущих руками.

Не доходя полутора-двух вёрст до берега, возле приграничной снежно-ледяной насыпи, кадеты стали. Прочие беженцы тоже прекратили движение. Под тяжёлыми взглядами измученных людей полковник Бернацкий уселся в сани, запахнул ковровую полость, вздохнул и вполголоса сказал:

– Ну, давай, что ли… Трогай, любезный…

– С Богом, – выдохнул вслед директору маленький Рогойский.

Лошадь помчалась, и вскоре сани превратились в чёрную точку, а потом и вовсе куда-то исчезли.

Кадеты повалились прямо на лёд, некоторые, крепко стиснутые телами товарищей, задремали. Ждали около часа…

Вдруг всё пришло в движение и люди устремили свои взгляды вперёд, к границе, откуда неслись директорские сани. Бернацкий стоял в расстёгнутой, грозно развевающейся на ветру шинели, делал какие-то непонятные знаки руками и что-то с надрывом выкрикивал. Вид этого чёрного ангела был невыносим: приподымаясь над ледяною кромкою, сани медленно летели в мелкой снежной крупе, взвихренной отчаянным движением, возница крутил поводья над головой, а полковник, раскинув плавно трепещущие крылья шинели и мучительно перекашивая лицо, широко и судорожно раскрывал рот, словно рыба, выброшенная коварной волной на раскалённый песчаный берег, но слов его нельзя было разобрать, ветер относил их в сторону, и только какой-то тягучий, волнами наплывающий звук достигал ближних рядов застывших в напряжении людей.

Но вот сани приблизились и все услышали сорванный голос полковника, продолжающего указывать рукою куда-то вперёд и в бешенстве протыкающего хрустальный ледяной воздух скрюченным на морозе пальцем:

– Назад, назад! Спасайтесь!!

Люди застыли в изумлении, не в силах осознать смысла выкрикнутых Бернацким слов. Но вдруг как по команде развернулись и ринулись назад, к своему берегу. Кадеты, смешав ряды, побежали бесформенными группами. Рогойский на ходу оглянулся и увидел вспорхнувший с древних крепостных стен Аккермана бесформенный дымок… несколько секунд и… все услышали отвратительный визг приближающегося снаряда! Кадеты первой полуроты, находившиеся позади всех, инстинктивно пригнули головы и в доли секунды успели ощутить лёгкое тепло летящего над ними раскалённого в полёте металла… снаряд со страшным скрежетом врезался в лёд и взорвался, наполнив грохотом окрестности и дали, – всего в двух десятках шагов от кадет, попав как раз в небольшой промежуток меж ротами.

Никиту ослепила яркая вспышка и оглушил грохот взрыва, осколки льда ударили в лицо, и фонтан вздыбившейся воды захлестнул ноги, – он в ужасе закрыл глаза ладонями. Лёд под ногами стал колоться и расходиться по сторонам. Люди бросились врассыпную. Тут в кипящую прорубь со всего маху влетели изукрашенные сани с торчащей поверх баулов и узлов жёлтой трубою граммофона, и вот уже в ледяной воде бьётся обезумевшая от ужаса окровавленная лошадь и среди острых осколков льда, утопающих вещей и предметов – двое мужчин и юная сестра милосердия.