Владимир Лидский - Избиение младенцев

Никита бросился к проруби, ещё несколько кадет, балансируя на качающихся кусках льда, приблизились к беспокойной воде. Связав ремни, стали вытаскивать утопающих… один из кадет, Петя Градский, оступился и сам упал в прорубь, его тоже вытащили, он сел на лёд и, тяжело дыша, в страхе таращился по сторонам. Спасённых силой подняли и погнали бегом к берегу, надеясь согреть замерзающих движением. Одежда на них мгновенно покрылась коркою льда, они бежали, задыхаясь и надсадно сипя промороженными глотками, и на лицах у них был такой ужас, который возможен, наверное, только в аду.

Никита на бегу всё оглядывался назад, ожидая повторных залпов, но их не было, видимо, румыны сделали предупредительный выстрел, чтобы завернуть обратно толпу обезумевших от отчаяния людей.

Ещё восемь вёрст в противную сторону…

Овидиополь встретил враждебно и сухо своих блудных пасынков, школа была уже занята сапёрною частью, и только вмешательство командующего генерала Васильева дало возможность кадетам вновь попасть в её промороженные насквозь классы. Мальчишки, как и накануне, повалились на загаженные полы, поместив внутрь свалки самых маленьких и, согревая их своими телами, забылись тяжелым беспробудным сном…

Утром Бернацкий, построив своих подопечных перед зданием школы, объявил им, что ночью состоялись повторные переговоры на румынской стороне и тамошние власти сжалились и всё-таки согласились принять кадет.

Медленно тронулись по команде и вскоре опять увидели заледеневший лиман, ничуть не изменившийся со вчерашнего дня, только более мрачный и хмурый, оттого что над турецкою крепостью нависали туманные клочья, закрывавшие солнце и почти всё небо. Никита с трудом тащился по льду, как и многие его товарищи, – ночной отдых не дал никакой пользы, никакого успокоения, разбитое и замерзшее тело ныло каждою своею клеточкою, глаза слезились от сильного ветра и желудок мучали непрерывные голодные рези.

Вглядевшись в мутные дали, Никита увидел впереди длинную колонну измождённых людей, они быстро приближались и вскоре поравнялись с кадетами. Из короткого разговора выяснилось, что это разоружённый румынами кавалерийский отряд бандита и погромщика атамана Струка, разгромленный у Маяков и пытавшийся перейти бессарабскую границу. Воины были без оружия, но с сёдлами, – лошадей у них отобрали; они шли понуро, уже ни на что не надеясь, и печать злобной безысходности лежала на их лицах, – шли на заклание, на бойню, на верную погибель… В замутнённом сознании Никиты возникла нетвёрдая мысль о том, что если струковцев не пустили на румынскую сторону, то, скорее всего и кадет в очередной раз не пустят. Слёзы копились у него где-то в самой глубине воспалённых глаз и готовы были вот-вот вырваться наружу, но он сдерживался и, поглядывая на угрюмо шагающих товарищей, продолжал идти вперёд… вот появилась вчерашняя прорубь, уже затянутая толстым слоем нового льда… несчастная лошадь вмёрзла в него намертво и стояла ужасной окровавленной, покрытой густым инеем скульптурой.

К вечеру, окончательно выбившись из сил, голодные и замёрзшие кадеты приблизились к румынскому таможенному пункту, расположенному на деревянной пристани. Пока ждали решения своей участи в холодном пропускном бараке, вмёрзшем в лёд лимана, несколько румынских офицеров, сопровождаемых стайкой молоденьких барышень, принесли корзины с бутербродами и бутылки с вином. Кадеты повеселели.

«Неужели всё кончено?» – с тревогой подумал Никита.

Уже вечером среди мутных сумерек их вывели на берег и вдруг в молоке тумана они увидели толпы покорно стоящих на льду людей. То был Овидиопольский гарнизон, самовольно вышедший вслед за кадетами в повторный поход. Командование не смогло сдержать своих подчинённых, а следом за солдатами в панике двинулись беженцы и их обозы. Каждый хотел жить, каждый боялся смерти, а её уже несла на своих пиках зловещая конница Котовского. Тысячи людей молча стояли на льду и с укоризною смотрели в густеющую тьму. Даль притихшего лимана оглашалась только выкриками румынских офицеров да редкими всхлипами женщин из толпы. Эти призраки, эти бесплотные, почти бестелесные существа, измученные лишениями и страданиями последних дней, отчаявшиеся и разуверившиеся в жизни, уже подготовляющиеся к смерти, неосознанно и бездумно уже сделавшие первые шаги к ней и уже заглянувшие в бездонную пропасть небытия, стояли и смотрели на вожделенный, но недоступный берег жизни, на заснеженную полоску земли, которая может дать силы, накормить и согреть, вернуть к жизни, спасти, но… не накормит, не согреет, не вернёт и уже не спасёт…

Кадет тем временем вывели в город и вскоре они вошли в аккерманскую женскую гимназию, где горел яркий электрический свет и было жарко от раскалённых изразцовых печей. Чистые паркетные полы, занавеси на окнах, комнатные цветы в глиняных горшках… Мальчишки сняли шинели, разулись и… жёсткий паркет показался им мягкой травою рая, – все мгновенно уснули без мыслей, без чувств, без желаний…

Но недолго пришлось им спать. В середине ночи помещение вдруг наполнилось вооружёнными солдатами, всё пришло в движение, грохот и шум сопровождали это вторжение. Подняв со своей завшивленной шинели тяжелую голову, Никита попытался вслушаться в спутанный гул голосов, но ничего не разобрал, и лишь несколько минут спустя смысл отрывистых команд и заполошных криков стал доходить до него. Он стал разбирать какие-то резкие фразы по-французски, сделал умственное усилие и узнал голос полковника Бернацкого:

– Это зверство! Ничем не оправданное зверство командования Королевской армии! Перед вами дети! Вы хотите отправить их к расстрельной стене? Большевики не останавливаются ни перед чем, казнят детей и подростков!! Позор, неслыханный позор короля Фердинанда! Весь цивилизованный мир содрогнётся, узнав, что румыны отправили на заклание младенцев! А как же Гаагская конвенция?! Вы не имеете права! Вы не соблюдаете международные нормы! Мы терпим бедствие!

Эту речь, показавшуюся Никите слишком торжественной и неподходящей к моменту, прервали грубые окрики солдат. Бернацкого скрутили и потащили к выходу.

Румыны принялись ходить среди спящих и пинками поднимать их:

– Русси, вставай, русси ходить домой!

В помещение вошёл молодой офицер, с сочувствием оглядел поднявшихся кадет и тихо сказал:

– Комендант изменил своё решение, вставайте! Вас высылают… Ваши командиры арестованы…

Мальчишки заволновались; в помещении, где ночевали маленькие, послышался приглушённый плач. Все вдруг в один голос загалдели, протестуя и возмущаясь.

– Не пойдём никуда!

– Попробуй-ка тронь!

– Убивайте на месте, не пойдём снова на лиман!