Евгений Орел - Черно-белый Чернобыль

Утром 4-го мая, в воскресенье, мне обратно в Киев. Мама до последнего надеялась уговорить меня остаться. Или, ладно, поехать, уволиться и – в Полтаву. Я обещал подумать, чтобы не лишать маму спокойствия хоть на время. Но решение принято, и ни о каком увольнении речь не шла. Такой шаг я счёл бы для себя чем-то сродни предательству.

Вот написал и подумал, а не сочтёт ли читатель этот пассаж чересчур пафосным? Однако оставлю, как есть. Ведь я в самом деле был уверен, что уйти не имею морального права.

Как мы с Таней и условились, по возвращении в Киев первый звонок – ей и только ей. Неожиданно Таня пригласила меня домой. Так я впервые оказался у неё в квартире. Да ещё с поезда на праздник, со столом и гостями. Чуть не забыл добавить, что на то воскресенье выпали все Пасхи, какие только существуют: Православная, Католическая, Еврейская – больше не знаю.

Среди гостей в основном Танины школьные подруги. Некоторые с мужьями. Меня представили милому обществу, и я быстро почувствовал себя «своим». Познакомился и с Таниными родителями и младшей сестрой.

Обращало на себя внимание, что в квартире – сказочная чистота, какой не бывает даже после генеральной уборки. Чуть позже понял, почему.

В застольные разговоры я не лез. Ведь когда вспоминают не твою школу, говорить особенно нечего.

Вскоре выплыла актуальная тема – об аварии на ЧАЭС. Рассказывали, кто что знал или слышал. Упомянули между прочим и о влажной уборке как средстве от радиоактивной пыли.

«Вот почему так чисто!»

Кто-то предложил сменить тему, чему все охотно последовали. Но время от времени нет-нет – да к ней и возвращались. Смеялись, мол, никак не можем переключиться на что-нибудь поприятней. И народ ведь собрался интересный, есть о чём порассуждать, однако актуальность берёт своё.

На сладкий стол перешли в смежную комнату. Там же стояло чёрное пианино. Среди нас нашлось кому играть и петь, и «тема дня» наконец-то потерпела поражение.

Аккомпаниаторы сменяли друг друга, романсы чередовались как с попсой, так и с шансонами бывшей киевлянки Любы Успенской, завоевавшей эстрадные подмостки эмигрантского Нью-Йорка. Остаток праздника прошёл под живую музыку и с живыми танцами.

Когда гости расходились, Таня подала мне знак остаться. В тот вечер я понял, что куда бы ни попал согласно ещё неизвестному сценарию, меня будут ждать. Значит, есть к кому возвращаться.

Утром, пятого, я снова в облфинуправлении. Благо, на этот раз не один: появилась и Людмила Александровна. Измученная, бледная, даже похудевшая, что выдавала её слегка осевшая любимая кофточка. Встретились мы в кабинете начальника облфина Петра Григорьевича Лисовского.

Кроме заведующей, меня и Лисовского, подошли два зама последнего и какие-то начальники отделов. Тут-то я и узнал, что городские админструктуры отныне будут работать в посёлке Полесское – райцентре Киевской области в 25 км западнее Припяти.

В условиях эвакуации наши обязанности изменились. Точнее, дополнились. Финотделу поручили организацию выплаты пособий по эвакуации, другие вопросы, по мере их появления. На работу нужно было выходить уже на следующий день. Добираться до Полесского – окольным путём, к тому времени уже наработанным: электричкой до станции Тетерев (в сторону Житомира), а дальше – автобусом.

Людмилу Александровну спросили, почему она так поздно приехала и долго не давала о себе знать. Аргумент «отвозила детей» начальство не устроил.

– Вы прежде всего – заведующая горфинотделом, а потом уже – мать! – Лисовский жестко и безжалостно вычитывал Людмилу, упомянув между прочим, что Орел (я, то есть) объявился сразу же после эвакуации (хотя – по правде – на день позже, чем следовало).

Но когда Пётр Григорьевич заявил…

– Ваш заместитель оказался на голову выше вас!

… впервые в жизни комплимент от руководства вызвал во мне жуткую неловкость. Во-первых, в силу его незаслуженности, во-вторых, Людмила Александровна – мать троих сыновей, мал мала меньше. Муж её работал на атомной, что после аварии означало – «спасал наши жизни». А ей надлежало отвезти детей в безопасное место, под чей-то присмотр, а затем уже вернуться на работу. Что она, собственно, и сделала. Окажись я на её месте, думаю, поступил бы так же.

На следующий день, шестого мая, для нас начались будни в условиях эвакуации. Все административные структуры Припяти рассовались вдоль третьего этажа местного райисполкома. Полещукам (так называют жителей Полесья и, в частности, посёлка Полесское) пришлось потесниться, ужаться, чтобы мы заняли хотя бы минимум пространства для себя и посетителей.

Наплыв последних оказался неимоверно велик. Очереди тянулись на улицу, так что и конца не видно. Узнав о местонахождении горисполкома, припятчане валом повалили в Полесское – каждый со своими, но во многом сходными, вопросами. Кто-то оставил в Припяти документы. У кого-то кончались деньги. Другим некуда ехать и негде жить. Но всех интересовало главное: «Когда домой?» Вопрос самый трудный: на тот момент решений по нему ещё не было, да и быть не могло. И любой ответ грозил оказаться неверным.

Людей принимали председатель горисполкома Владимир Павлович Волошко и секретарь Мария Григорьевна Боярчук. На отдельные вопросы отвечала и Людмила Александровна. Не скучалось и другим сотрудникам. Мне же выпали вспомогательные функции: позвонить, выяснить, расселить, составить списки и тому подобное.

Работали на износ, до глубокой ночи. Число посетителей росло по экспоненте. Многие приезжали с вахты на атомной, принося с собой пыль, битком набитую радионуклидами. Ни стиркой, ни одёжной щёткой от них до конца не избавиться.

Влажную уборку в помещениях делали чаще обычного, и в воздухе постоянно висел дух половой тряпки. Что поделаешь? Уж лучше тряпка, чем лучевая болезнь.