Виктор Дьяков - Наследство

Даша с интересом слушала эту историю, которая имело место в действительности, но излагалась дедом, как некая былина из жизни сказочных богатырей.

– А мне-то зачем сало есть, я же не собираюсь ни толстой, ни спортсменкой быть, – со смехом возражала она деду.

– Да я тебе совсем не о том сказать хочу. Толстеют и здоровье гробят, не оттого что едят много, а от того, что однообразно питаются, мучного, например, слишком много едят, а того же мяса, фруктов, овощей мало, с этим в России всегда проблемы были. Оттого и организм ненормально работает и как следствие продолжительность жизни у нас невысокая. Привыкли все на водку списывать, дескать, пьем много. Ерунда, у нас и непьющие долго не живут. А про то, что питалось большинство народа всегда плохо о том как-то не принято говорить. Организм он сам из всего, что человек потребляет, берет только то, что ему нужно и сколько нужно, остальное отфильтровывает. Но ему нужен выбор, весь спектр необходимых питательных веществ. А в том же сале их как раз очень много. Мне еще в советское время приходилось бывать на Украине. На много там народ здоровее нашего выглядел и мужчины и женщины. Поинтересовался, как они питаются, намного разнообразнее у них тогда пища была, чем у нас. И яблок они куда больше потребляли, там почти перед каждым домом сады разведены, причем такая традиция у них с давних пор. Ну, а про сало и говорить не приходится, это у них на столе первый продукт…

Подействовала или нет эта «пропаганда», но Даша понемногу тоже пристрастилась к салу, хотя отец его не очень любил, а мать так и вообще терпеть не могла. И вот сейчас она уже со знанием дела выбрала кусок сала без мясных прожилок, именно такое обычно было наиболее нежным и мягким, буквально тающим во рту. И молока Даша принесла такого, как дед наказывал, утренней дойки, почти парного, да тут же по приходу в охотку поллитра и выпила. После чего дед приказал ей отдыхать и она, взяв привезенную с собой книжку, и оставшись в одном купальнике пошла в сад, легла в гамак и, слегка раскачиваясь, погрузилась в чтение.

Григорий Кузмич перед тем как внучка собралась идти в сад мельком взглянул на то что она читает:

– Опять эти ужасы привезла? И как тебе после такого чтения кошмары не снятся?

– Зато читать интересно, не оторвешься, – обычно возражала Даша, но сейчас промолчала.

А ужасы то были не какие-нибудь заграничные. Нет, Даша не читала ничего «импортного», даже сверхмодные Джоан Роулинг с ее «Гарри Поттером» и Толкиен с его «Властелином колец» ее совершенно не интересовали. По своим литературным пристрастиям она была патриоткой, и запоем читала свои доморощенные ужастики, где описывались подвиги профессионалов-спецназовцев в Чечне. Автором целого сериала таких романов был бывший офицер-спецназовец Лев Пучков. Григорий Кузмич как-то заметив, что внучка буквально «проглатывает» уже не первую книгу одного и того же автора, попросил ее и ему дать «на пробу». Книга называлась «Джихад по русски». По прочтению у старого учителя чуть глаза на лоб не полезли. Он помнил, как в восьмидесятые годы в стране вошел в моду американский автор дедективов Чейз. Пустое чтение – охарактеризовал он тогда это поветрие. Потом, когда в девяностые началась «эра» отечественных детективщиков, вернее в большей степени дедективщиц, он тоже иногда брал у коллег и читал Маринину, Донцову… Это был в основном тот же Чейз, но с русской спецификой. И вот Пучков… Нет, это уже совсем не Чейз, это было что-то ни на что не похожее. Григорий Кузмич, конечно, понимал, что война вообще и тем более на Кавказе не может быть не жестокой. Его любимыми произведениями были «Хаджи-Мурат», «Казаки», «Кавказский пленник» Толстого, более того он понимал, что кавказские нравы вряд ли претерпели большие изменения за полтораста лет. И, тем не менее, воспитанный на прозе Толстого, который каким-то чудесным образом умел корректно избегать наиболее «звериных» сцен… Его просто шокировало, что Пучков этих сцен не избегает и пишет без всякой политкорректности. Он понимал, что автор наверняка описывает события, основанные на реальных фактах, но не мог согласиться, что писать надо именно так, ведь эти книги и дети и подростки читают. Как скажется подобная «правдивая литература» на их психике? Одно дело, когда они смотрят западные фильмы ужасов, типа «Кошмар на улице вязов» и отлично знают, что эти ужасы придуманы и с реальностью не имеют ничего общего, другое, когда в это можно поверить, что эти невероятные жестокости происходили и происходят на самом деле. Ведь у молодежи нет иммунитета против такой правды, и лучше ей о ней, о такой, во всяком случае, не знать. То ли дело в наше время…

И тут Григорий Кузмич, как бы обрывал самого себя, задумывался. А что в наше время? Кем тогда зачитывались, Аксеновым? Ох как тогда «раскрутился» он, благодаря журналу «Юность», аж до сих пор «крутится», никак не остановится. И чем отличается та «раскрутка», что осуществляли «Юность» и «Новый мир» от теперешних, осуществляемых издательствами типа «Эксмо», «Олма» и тому подобных. Уровень литературы был выше? Ой ли? Сейчас на склоне жизни Григорий Кузмич стал отчетливо ощущать, что и в области литературных пристрастий долго «плыл по течению» и считал хорошим то, что пропагандировали радио, телевидение, те же толстые журналы. После падения Союза, правда, многие из тех распропагандированных корифеев развенчаны. И Симонов на поверку оказался писатель так себе, и Марков, и Карпов. В девяностых, когда происходила эта переоценка ценностей Григорий Кузмич перечитал этих авторов… и согласился с борзыми переоценьщиками, действительно далеко им до Толстого. Но почему только этих переоценили? Потому что были коммунистами и руководили Союзом писателей? А чем их лучше тот же Аксенов и иже с ним Гладилин, или более молодой, той же «Юностью» раскрученный Поляков? Тем, что Союзом писателей поруководить не успели? А если чисто с литературной точки зрения, разве они ближе к Толстому? Так почему же, как были, так и остались «метрами»? Григорий Кузмич перечитал и их и удивился: чему он когда-то восхищался в унисон со всеми? Неплохо, забористо, но ничего особенного в тех произведениях нет, русская литература знала куда более значительных писателей, которых никто никогда так не «пиарил». Один Андрей Соболь чего стоит, оставшийся совершенно неизвестным автор времен гражданской войны. Наверняка и еще были, канувшие в пучине времени.

И что делать ему сейчас, что предложить внучке в качестве эталона чтения, как ее приобщить к настоящей литературе… какой? Тех шестидесятников, которые ему вдруг разонравились? Авторов девятнадцатого и серебряного века? Но современной пятнадцатилетней девочке вряд ли будут интересны и Толстой и Достоевский и Чехов, и ему они были не интересны в том же возрасте. Ведь этих авторов надо постигать попозже, имея определенный жизненный и образовательный багаж. А что же читать в юнешеско-подростковом возрасте просто так, для души? Джека Лондона? Вот это писатель так писатель, несомненно лучший для подростков. Но он несовременен и, как ни крути, не наш. А нашего такового, увы, как не было, так и нет. Вот и заполнили свободную нишу Роулинг с Толкиеном. Хотя и они скорее детские чем подростковые писатели. А Аксенов, Поляков, или вот эта Петрушевская… нет, только не они. Вот и получается востребованной даже та жуть, что пишет Пучков. Даже если назвать ту жуть, жестокой правдой жизни, лучше ее не читать, старшеклассникам во всяком случае. Хотя некоторую пользу можно извлечь даже из такого чтения. То что Даша стала с опаской относится к «лицам кавказской национальности» по всей видимости имело «пучковские» корни. Вот даже вчера, когда Даша обежав сад, «поздоровавшись и поговорив» с яблоньками, увидела работающих таджиков и, садясь за стол, чтобы перекусить с дороги, спросила: