Виктор Дьяков - Наследство

– Дед, зачем ты черных-то нанял?

Григорий Кузмич понял, что начитавшись «пучковских» ужасов о чеченцах, которые целыми аулами насилуют русских матерей, приехавших вызволять попавших к ним сыновей, мало того насилуют трупы русских солдат павших на поле боя… После такого чтива внучка, конечно, уже заочно боится людей с южной внешностью.

– Да нет, Дашенька, это не те «черные», про которых твой любимый писатель романы штампует. Это таджики, они в основном смирный, работящий и неагрессивный народ.

– Ой, я их не различаю, и мама говорит, все они с одного места и на одно лицо.

– Двоечница твоя мама, как была, так и осталась. Как это с одного места? Кавказ и Средняя Азия это две большие разницы. Ты же географию изучала, должна это понимать, – уже с плохо скрываемым раздражением пояснил Григорий Кузмич.

– Я это знаю… что чечены и всякие там дагестанцы и азербайджанцы – это кавказцы, а узбеки и таджики со Средней Азии. А разве между ними всеми есть какая-то разница? – смущенно-простодушно улыбалась Даша.

– Говоря твоими же словами, ну ты даешь. Ты что в жизни одной биологией заниматься собираешься, а на все остальное внимания не обращать? Запомни, кавказцы и среднеазиаты имеют только более или менее схожую внешность, но ментальность и культура у них совершенно разные. Не стану тут тебе длинных лекций читать, скажу проще и короче, со среднеазиатами, с большинством во всяком случае, жить можно и ладить можно, с кавказцами – очень нелегко. Почему так, не знаю, видимо, все дело в историческом пути, которые проходят те или иные народы, условия в которых формирует их национальный характер. Ведь и нас, русских очень многие не любят. Мне такое приходилось наблюдать, когда мы еще с твоей бабушкой ездили отдыхать в Прибалтику по путевке от РОНО. Там буквально во взглядах местных жителей можно было прочитать, как они не любят русский. Хотя я лично, ничего плохого ни про латышей, ни про эстонцев не скажу, спокойные, чистоплотные и очень вежливые люди. За что не любят? Думаю не только за «оккупацию», как сейчас говорят, наверное и в нашем национальном характере есть что-то, что другим не нравится, сами то мы этого не видим, а со стороны заметнее. Может даже немало таких черт…

День близился к полудню. Наладив культиватор, Григорий Кузмич стал приготавливать раствор для борьбы с тлёй, мельчайшими насекомыми-паразитами, которые особенно любили питаться листьями плодовых деревьев, «высасывать» их, свертывать в трубочки. У него имелся свой особый рецепт раствора, настоянного на чесноке, в котором надо было «выкупать» пораженные тлей листья, после чего все эти сосущие вредители незамедлительно гибли. Вот и сейчас он достал из темного чулана уже несколько дней «томящийся» раствор чеснока и начал крошить в него мелко нарезанные кусочки хозяйственного мыла. Он все это делал на застекленной веранде, с которой открывался хороший обзор как на сад, где покачиваясь в гамаке загорала одновременно погрузившись в очередной пучковский роман Даша, и соседний участок, где в отдалении махали косами таджики, а ближе в яме сидел Ион, и выбрасывал на поверхность землю, вернее песок в перемешку с глиной. Искрошив более половины мыльного бруска, Григорий Кузмич заметил, что Ион вылез из ямы и, вытирая пот, даже на расстоянии заметно несвежим носовым платком, пошел в его сторону. «Не иначе опять с разговором каким-нибудь идет. Понятно, жарко, устал. Ну так вылези да отдохни, нет обязательно с болтовней своей приставать будет, жаловаться, как ему тяжело приходится… Задолбал. Знал бы, про его словоохотливость, другого копальщика нанял», – недовольно думал Григорий Кузмич, помешивая раствор, и отводя взор от идущего к дому Иона. Когда он вновь взглянул через застекленную веранду, Иона в поле видимости почему-то уже не было. Вроде только что шел и вдруг пропал. «Может, куда-нибудь под куст смородины или терна прилег и отдыхает?» – пришло в голову наиболее вероятное объяснение.

Григорий Кузмич уже растворил все мыло в трех литрах чесночного раствора, отчего он стал походить на плохоотстоявшийся самогон. В этот момент на веранду буквально влетела Даша. Она была, что называется, сама не своя, с поджатыми губами и, казалось, что вот-вот расплачется. Не говоря ни слова, она прошмыгнула мимо деда в дом, в свою комнату, и там затихла. Ошарашенный Григорий Кузмич пошел следом.

– Дашенька… что случилось?

– Ничего… – каким-то не своим голосом ответила внучка, быстро накидывая поверх купальника домашний халат.

– Как ничего, я же вижу… Чего ты прибежала-то… тебя кто-то обидел, что ли?

Даша молчала. И тут до Григоря Кузмича дошло – Ион. Вот он куда исчез с его глаз. По дороге к дому он увидел загорающую в гамаке Дашу и… свернул в сад.

– Этот… этот молдаванин… Он, что подходил к тебе? Что… что он сделал!? – вдруг громко необычно для себя высоким голосом заговорил Григорий Кузмич.

Голос деда заставил Дашу выйти из мира своих собственных переживаний и поднять на него глаза. Его вид, неестественная бледность, выражение его лица, трясущийся подбородок… Она никогда его таким не видела, даже когда он ругался с ее родителями. Видимо, каким-то внутренним уже пробуждающимся женским чувством, которое имеет природное или даже животное начало, Даша поняла, о чем подумал дед, и поспешила его успокоить:

– Да нет… ничего он со мной не сделал.

– Не сделал… а что? – Григорий Кузмич продолжал пребывать во «взведенном» состоянии.

– Он… он мне сказал… – Даша замолчала.

– Что сказал?…

Случилось следующее. Даша лежала в своем гамаке и, под едва слышимый шелест листвы, сопереживала лихим спецназовцам, кочевавшими в романах Пучкова из одного в другой. Она так увлеклась, что не сразу поняла, что рядом с ее гамаком кто-то стоит. Когда подняла глаза от книги… Ей показалось, что явь и только что прочитанное перемешалось. Перед ней стоял персонаж из романа Пучкова, иссиня-черноволосый, небритый, голый по пояс мужик лет 35-ти – 40-ка. Его смуглое, местами в волдырях от комариных укусов тело было перепачкано землей, как и щетинистое лицо явно нерусского типа. Он смотрел на загорающую девушку таким взглядом… Такие взгляды Пучков смачно «рисовал» у тех своих чеченских персонажей, которые, казалось, только для того и родились на свет чтобы убивать, мучить, запугивать, резать, обращать в рабство и самое вожделенное… насиловать русских женщин. Автор описывал всю эту жуть так увлекательно и с таким знанием «материала», что верилось почти безоговорочно. И она не могла оторваться, хоть и ежилась от ужаса и отвращения и всяких раз покупала новый роман этого автора, буквально «заболев» им, став зависимой от них, как наркоман от наркотиков.