Шамиль Идиатуллин - Rucciя

Поэтому начало встречи получилось для меня форс-мажорным. Магдиев вылетел навстречу нам из-за дубового стола как опытный батутчик и в два шага покрыл трехметровую дистанцию до открытой нами двери. Я знал об экспрессивности Булкина, но лично сталкивался с нею впервые – и был слегка потрясен. Булкин, получивший прозвище от одной из местных газет частично за имя, частично за высококалорийную внешность (газета потом прожила месяца полтора, но прозвище прилипло куда крепче, чем менее обидное «Танчик»), подавлял и размерами, и бешеной энергией, бившей как вода из зажатого кулаком фонтанчика. В считанные секунды он горячо поручкался со мной – но кисть вопреки моим опасениям не раздавил, – осведомился о здоровье, самочувствии, пожеланиях по поводу наличия лимона и сахара в чае, распорядился по последнему поводу, затем сообщил: «Вы вообще похожи» (я покосился на ошарашенного Гильфанова и растерянно заржал), затолкал обоих за боковой стол, сел напротив и предложил мне стать советником по информполитике. То есть он, конечно, пока реактивная секретарша расставляла чашки и блюдца, выдал какую-то подводку типа бессмертного шварцевского «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен» – но за малосущественностью реплики ею смело можно было пренебречь.

В общем, тут я попал – и с полминуты представлял собой замечательную иллюстрацию к тезису о теории относительности, поскольку что-то быстро и, надеюсь, убедительно (судя по доброжелательному взгляду боевых товарищей) говорил, а в голове трудно и мучительно, как перекошенный вал мясорубки, прокручивались скудные и никому не нужные мысли. Причем основные усилия я прилагал, чтобы задавить главную из них, которая призывала сказать что-нибудь грубое прямо в пронзительные черные глаза гаранту местной конституции – и посмотреть, что из этого получится. Сдержался, к счастью. А потом заметил некоторую иронию в бледных глазах Гильфанова и понял его кайф: мол, от бабушки в моем лице ты, парниша, ушел, а вот от дедушки не слабо ли будет. Ах ты волчья сыть, подумал и благополучно докрутил особенно сложноподчиненный оборот про то, как я люблю живую журналистику и ненавижу всякую мертвичину (мертвичину я описал обтекаемыми периодами, дабы Магдиев раньше времени не обиделся).

– Ладно, – сказал Магдиев, внимательно меня выслушав. – Тогда, Айрат, вопрос будет маленький. Можно на ты?

Я любезно согласился.

– Спасибо. А то ведь в сыновья мне годишься, и, tege 9… неудобно. По-татарски говоришь? – спросил он по-татарски.

– Плохо говорю, к сожалению. Понимаю получше, – запинаясь, ответил я, в который раз прокляв свое детское упрямство и падкость на сусловскую пропаганду.

– Ну да, тебе понимать важнее, ты же по-русски пишешь, – слегка разочарованно согласился Магдиев.

Я немножко разозлился, главным образом на себя, и спросил уже по-русски:

– Танбулат Каримович, это весь маленький вопрос? А то, если позволите, мне тоже хотелось бы поспрашивать – в силу привычки, так сказать.

Магдиев посмотрел на Гильфанова. Тот неодинаково приподнял брови, типа, вот такой уж это урод. Магдиев посмотрел на меня и захохотал, потом, приподнявшись, слегка хлопнул меня по плечу (я чуть чаем не ошпарился) и сказал:

– Молодец. Я, когда тебя читаю, таким примерно и представляю. Айрат, давай с вопросами потом – и интервью дам, а хочешь, книгу вместе напишем?

Я вежливо кивнул, решив не уточнять, что еще в школе твердо решил первую свою книгу посвятить нашествию мутантов на отдельно взятый Дрожжановский район ТАССР (там неподалеку, в Ульяновской области, Димитровградский институт с энтузиазмом хоронил радиоактивные отходы) – и лучше бы второму президенту суверенного Татарстана в этот сюжет не вписываться.

– А вопрос, Айрат, другой, – продолжал Магдиев. – Ты вот ко всему этому, – он неопределенно повел рукой в воздухе, – tege , как относишься?

Я решил не резвиться и просто уточнил на всякий случай:

– Это вы про Придорогина, что ли?

– Да, – сказал Магдиев, не отводя от меня взгляда.

– Танбулат Каримович, простите, пожалуйста, – медленно начал я, старательно подбирая слова. – Я сейчас скажу. Но я, вот просто по жизни, привык не отвечать на вопросы, а задавать их – как тот следак, да?.. И все-таки хотел бы вас попросить, чтобы сначала вы как президент, за которого я тоже голосовал, между прочим… Чтобы вы сказали, что происходит, почему и насколько серьезно. А потом я честно объясню, как я к этому отношусь.

– Да… – сказал Магдиев. – Журналист. Yarar 10, я пригласил, ты диктуешь. Значит, так.

И понес пургу про право народа, про огромный путь, пройденный многонациональным Татарстаном с 1990 года, про многовековую мечту татарского народа и достоинства реального федерализма. Речь была короткой, минуты на полторы, но предельно затертой. И я совсем начал злиться. Потому что я же, бляха-муха, кто ему? Электорат, что ли, чтобы на мне предвыборные телеги обкатывать? Я его уважаю и никому ничего другого не скажу, но помню ведь, в отличие от электората, и про чешские замки, и про дочек, владеющих неслабыми пакетами акций крупнейших предприятий республики, и про продажных советников. И решил я уже, что зря приплелся на эту встречу с утра пораньше – но тут Магдиев остановился и спросил:

– Так нормально, или уже не катит?

Репетировал, оказывается. Откровенность, достойная восхищения, вог зе дог просто. Зараза. А я купился. Старею.

– Честно говоря, Танбулат Каримович, почти не катит. А если по правде?

– Если по правде, Айрат, то Придорогин с цепи сорвался. Без повода. Ему надо нас размазать по полу – и чтобы мы хлопали и кричали «Ура». Ты этого хочешь? Я не хочу. И никто не хочет, кроме Придорогина. Молодой еще, жизни не знает. В Чечне поперло, вот и сдурел – думает, теперь все будет просто.

– Танбулат Каримович, извините, но это все-таки вопрос переговоров. Шаймиев же мог со всеми договориться – и с Ельциным, и с Путиным. Значит, можно, если захотеть?

– Айрат, посмотри на меня, – попросил Булкин. – Я же не всегда президентом был – я и в комсомоле работал, и в бизнесе долго… Сам понимаешь. Я умею договариваться. И я пытался – тем более, что мне Бабай все дела на мази передал. Я честно пытался. Но знаешь, Айрат, когда разговор начинают словами «Вставай раком и расстегни штаны», надо или вставать раком, или бить морду. Переговоры тут невозможны. Раком я вставать не захотел. И потом, раком хотели поставить всю республику, четыре миллиона народу – а это, tege , нездорово. Ты согласен?

Я не стал говорить «Согласен», чтобы сразу не падать в подготовленную Танчиком колею. Я хотел, чтобы все сразу было четко, ясно и без подлян по кустам.

– Танбулат Каримович, вы знаете, что, в принципе, считается так: это ваши с Придорогиным разборки за ваши большие бабки, которые на самом деле больше никого не касаются. Я отчасти тоже к этому так отношусь. Но если мне указывают, каким шрифтом писать, и говорят, что у меня другая национальность, и объявляют меня и моих предков оплотом косности и терроризма… Я, может, плохой татарин, но человек же, в конце концов. И на такой наезд отвечу. И буду отвечать до тех пор, пока наезд не прекратится, а тот, кто наезжает, не отъедет.