Шамиль Идиатуллин - Rucciя

– Замечательно, – сказал Танчик. – А раз так, я думаю, мы можем договориться на общественных, так сказать…

– Танбулат Каримович, бога ради, простите. Можно я договорю? Спасибо. Так вот, я ситуацию вижу примерно так. И, наверное, не я один так это вижу. И поэтому, Танбулат Каримович, самое поганое будет, если вы с Москвой опять договоритесь – а мы все прокинемся.

– Как это? – спросил Магдиев, сверля меня черными буравчиками.

– Да как обычно. Мне вот сейчас тридцать… Ой, тридцать один год.

– Я думал, меньше, – с удивлением сказал Булкин.

– Спасибо – сказал я, не улыбаясь – достали уже комплименты по поводу моей щенячьей внешности. – Вам сорок семь, да? Разница небольшая, но существенная. Вы в комсомоле поработали, и в партию вступили, и административную специфику превзошли. Значит, умеете…

– Продаваться, – подсказал Танчик.

– Ну, можно так сказать, можно «находить компромиссы». Один черт: люди окажутся обманутыми. Те люди, которым на самом деле независимость как таковая на фиг не была нужна. Но когда они привыкнут к этому лозунгу, к этой идее, они будут готовы умереть за нее. Не потому, что надо, а потому что это смысл жизни дает. А раз так, то самое прагматичное предательство заберет у людей все. Весь смысл заберет. Даже если даст взамен меньшие налоги и увеличение детских пособий. И пока есть хоть малейшая вероятность того, что дело кончится подобным сговором, я ни в чем участвовать не буду.

– Логично, – сказал Магдиев после паузы. – И что тебе нужно, чтобы исключить такую вероятность?

Я растерялся. Потом опять разозлился на свою простоту, так легко загоняющую меня в угол, и сказал:

– Ваше обещание.

Теперь растерялся Магдиев – я заметил это с удовольствием. Гильфанов наблюдал за нами со странным выражением – правильно, когда еще такой сюр с такими героями увидишь.

– Прилюдно, на Коране или Конституции? – осведомился Булкин.

– Зачем? – сказал я. – Обычное слово.

– Да… Страшный народ журналисты. Ладно, Айрат äfände 11, вот тебе мое слово. Я что сказал, сделаю, и от своих обещаний не отступлю. Клянусь. Достаточно?

– Вполне, – сказал я, чувствуя себя довольно неуютно. – Так какие общественные советы вам нужны?

– С обещаниями закончили? А то давай ты мне чего-нибудь… Ладно, qurqama 12, шучу inde 13. Советы, Айрат äfände , профессиональные нужны. Война – не олимпиада, здесь надо побеждать, иначе смысла нет ввязываться. В современной войне все решают не дивизии, а буковки. Побеждает не оружие, а пропаганда.

– Ну, это слишком сильно, наверно…

– Не слишком сильно, а, tege , не слишком полно. На самом деле любого врага можно побеждать в современных условиях, если включать три вещи. Первое – показывать и доказывать, что ты более силен, развит, и на всякого его козырного короля имеешь туз, а на всякого туза – джокера. В технологическом, военном и, не знаю там, политическом плане постоянно выводить за удобные рамки и ошарашивать.

– Ошеломлять. Вы знаете, Танбулат Каримович, «ошеломить» значит сильно стукнуть дубиной по шлему, чтобы птички внутри головы запели. Такое специальное слово.

Магдиев с уважением посмотрел на меня и продолжил:

– Второй фактор – биться насмерть и всегда очень дорого продавать свою жизнь. Как это – с коэффициентом-дефлятором. Чтобы свято убедить – за одну жизнь мы будем забирать десять или сто. В любом случае. И третье – пропаганда. Без нее первые две вещи ничего не стоят. А с нею они великая сила. Я бы сказал, непреодолимая. Сможешь обеспечить?

– А почему я?

– Ну, войну ты нам накликал, теперь победу давай, – сказал Магдиев.

– Так я не эту войну кликал, – оскорбленно возразил я.

– Ий, это детали. Победу тоже можешь другую, мы не гордые. А если без шуток, то мы тут со специалистами посоветовались. Чужих брать нельзя, полных пиарщиков брать нельзя, силовиков уже набрали выше крыши. Всех исключили, остался ты.

– М-да… Велика Россия, а Татарстан меньше. И что, прямо воевать будем?

– Так уже воюем, Айрат. Ты не заметил?

Тут я впервые заподозрил, что шаловливые ушки спецслужб пробрались не только внутрь телефонных линий. Но спросил про другое:

– А смысл, Танбулат Каримович? Олимпиада ведь получится, сожрут. Или как Ибаррури, лучше умереть стоя?

– Ну, я думаю, Придорогин все-таки падлой не окажется – обещал ведь, что не допустит кровопролития и уйдет, если оно случится по его вине.

– А вы? – набравшись наглости, поинтересовался я.

– А я – если мой народ будет вне опасности, – серьезно сказал Магдиев.

– Логично, – сказал и я. – Давайте к делу. Только, если можно, еще два условия.

– Аппетит приходит, да? – с интересом поинтересовался Магдиев, откидываясь на спинку жалобно зашептавшего стула. – Ну давай.

– Два. Значит, условия, – решительно повторил я. Во-первых, закупить или там заготовить побольше инсулина. Можно еще каких-то лекарств, без которых кому-то из наших жить не получится. Но главное инсулин.

– Ästäğfirulla 14, – сказал Магдиев. – У тебя неужели диабет?

– Тьфу-тьфу. Просто такая просьба.

– Выполним. Вторая?

– Вторая – Рахимова и Ецкевича, советников ваших, подальше как-нибудь от дел всяких держите.

– Ух ты, – сказал Магдиев и широко заулыбался. – А чего так?

Я пожал плечом и буркнул.

– Хорошего они не посоветуют.

– Ага, – сказал президент и поинтересовался: – А премьера не снять? Или, может, конституцию перепишем?

Я опять пожал плечом.

Магдиев встал – в своей сумоистской манере, неожиданно и быстро, – отошел к столу, взял из стопки документов два листка и, вернувшись, широким жестом положил их передо мной. Листки были подписанными сегодня указами об отставке советников Ецкевича и Рахимова в связи с их переходом на другую работу.

– Ух ты, – сказал уже я.

Магдиев отобрал у меня указы и осведомился:

– Äybät me şulay? 15

– Bik äybät, – согласился я. – Bez suğıştan çıqqanda, aldan çıqtı danıbız 16.

Казань.

7 июня

Летфуллин позвонил Гильфанову в семь вечера, когда тот выслушивал отчет за день Рамиля Курамшина. Рамиль имел подпольную кличку Воевода, потому что отвечал за матобеспечение военной стороны проекта. Эта сторона была отдаленной и неуловимой, как обратная сторона ленты Мебиуса. Потому остальные представители группы, находясь в нормальном состоянии, встречали Рамиля остроумными сообщениями о крепости нашей брони. Ближе к вечеру, когда все выматывались до холодных висков, сообщения теряли остроту, становясь тупыми и занудными. Гильфанов такой подход в душе приветствовал: во-первых, если даже офицеры, находившиеся на острие атаки, темными предчувствиями не терзались, значит, к обострению ситуации не был готов никто – значит, усилия Гильфанова и Курамшина сотоварищи оставались незамеченными мировой общественностью. Во-вторых, нервная обстановка совместных совещаний дала Ильдару законный повод встречаться с Воеводой наедине – и остальные ребята с таким объяснением легко согласились. А ведь могли обидеться, что Гильфанов завел себя любимчика и что-то скрывает от остальных членов команды.