Шамиль Идиатуллин - Rucciя

– Айдар, не надо, – картонным голосом сказал Гильфанов.

– Надо, Вася, надо, – с удовольствием сказал Дарон. – Иди, Серый.

Амбал у двери выскользнул в коридор. Гильфанов напряг ноги. Айдар засмеялся:

– О какой хороший сын. Хоть и пьяный, да свой, да? А у меня вот папы не было никогда. И ничего, вырос, нормально все. Да ладно, не дергайся ты. Не будем ничего делать. Я же не зверь. Просто познакомиться хочу. Интересно же – сын такого великого человека.

В отцовской комнате завязался невнятный шум. Дарон, немного послушав, прокомментировал:

– Во. Могучий старик. Щас он нам всем покажет. Ждем с нетерпе…

В эту секунду Гильфанов с силой толкнул ногами пол, намереваясь въехать вместе с креслом в уязвимые места дежурившего за спиной Сани. Но Саня оказался не совсем там, где ожидал Гильфанов – так что вместо того, чтобы повалить бандита с ног и грохнуться сверху, полковник лишь крутнул того на месте, а сам улетел к кушетке и повалился на нее через спинку выскользнувшего кресла. Так, лежа, он и наблюдал за тем, как в комнату врываются галимовские парни в черных спецкостюмах и сферических шлемах, валят с ног Дарона и послушно бросившего пистолет Саню, а потом заволакивают Серого, зачем-то зажимая ему рот, и расстилают его на полу. Через полминуты суета улеглась, один из спецназовцев стащил шлем, показав голову Галима. Голова была мокрой, а лицо озабоченным. Галим шагнул к кушетке и протянул руку. Гильфанов, скорчив гримасу, медленно сел и спросил:

– Что батя?

– Спит, – вполголоса сказал Галим. – На другой бок перевернулся, и дальше…

– Ага, – сказал Ильдар. Посоображал немного и вспомнил: – Где еще один?

– Там, – махнул рукой в сторону коридора Галим. – Там все уже. Сразу. Губит людей пиво.

– Ага, – повторил Ильдар. – Чего долго так?

– Соседей наверху не было, а дверь стальная, двойка. С крыши заходили. А там у вас гнилое все, блин. Потом, нашуметь побоялись. А так – сразу выехали, как сигнала не получили, что вы в квартире, контрольку уже в пути сделали. Все нормуль ведь по итогам?

– Все отлично. Спасибо, Галим, Извини за наезд – нервы.

– Нормально, Ильдар Саматович. А почему вы про почти весь номер сказали, а не про четыре цифры?

– -Галим, Лида не четыре же цифры неправильных назвала, а пять. А они мой номер могли знать.

– А. Ну ладно. Кто такие-то хоть? – спросил Галим.

– Ну, эти, с мясом, местные, по ходу, пацаны. Мелочь. А это вот Айдар Альбертович, если не ошибаюсь, Зарипов. Замдиректора такого московского ООО «Славянка» и то ли левая, то ли средняя рука товарища Минрасулова Эн Фэ. Дважды привлекался по подозрению в соучастии убийцам, еще раз за вымогательство, но до суда не дошел. Правильно я излагаю, Айдар Альбертович? – осведомился Гильфанов у Дарона, вжатого ухом и скулой в линолеум. Дарон не ответил.

– Молчит, – с удивлением сказал Гильфанов. – А такой ведь словоохотливый был, Галим, ты не поверишь. Рассказал, как всю республику в крови утопит, а сначала папу моего на ремни порежет.

– Серьезно, что ли? – воскликнул Галим.

– Абсолютно, – сказал Ильдар. – Только есть у меня ощущение, что он на самом деле хочет не молчать, а рассказать нам все, что знает по поводу расулевских планов и расулевских сил на нашей многострадальной земле, да и в Москве дорогой нашей. Дай-ка мне нож, Галим, и тащите-ка вы этого товарища на кухню. Там кафель, и дверь потолще, – объяснил Гильфанов в ответ на удивленные взгляды спецназовцев.

Гильфанов оказался прав. Дарон все рассказал. Правда, уже после того, как наблюдавший за допросом лейтенант Корягин быстро ушел в туалет, а потом вернулся с мокрым, серым и безучастным лицом. Но до того, как Гильфанов, напоминавший скорее мясника, чем аналитика, со словами «И последнее, Айдарик. Не желай другому того, что не желаешь себе» всадил клинок в печень осипшему Дарону.

Гильфанов домывал руки, когда дверь в ванную задергали.

– Что там еще? – раздраженно спросил он, решив, что вернулся кто-нибудь из галимовских ребят, завершивших зачистку и уборку, в том числе собственную – из квартиры.

– Ты какого хрена там делаешь? Вылазь быстрее, – рявкнули за дверью.

Гильфанов на секунду поник, безнадежно глядя на облезлый полотенцесушитель. Дверь задергали еще сильнее.

– Сейчас, äti 18, – сказал он, посмотрел на мокрые руки и живот (рубашка валялась за занавеской в ванне), убедился, что вполне чистыми выглядят даже коротко стриженые ногти, наскоро промокнулся полотенцем и откинул шпингалет.

Стоявший на пороге отец имел распухшее и помятое со сна лицо, был грозен и готов к обличениям.

– Значит пить потихоньку начал, друзей приводить? А отца мы стыдимся, отец пусть лежит, мы без него räxätlänep 19посидим, şulay meni 20? Вырастил сыночка благодарного, спасибо, ulım . Чего глаза отводишь, есть стыд все-таки, значит? К отцу в дом баб каких-то привел, визжать начали. Думаешь, я не слышал? Все слышал, весь бардак этот. Я вот Эльке скажу, устроит она тебе.

Отец, похоже, в очередной раз забыл, что квартира принадлежала Ильдару, а свою он давно и благополучно пропил. Эльвира же вместе с Эвелиной, дочкой, ушла, а потом и уехала к тетке в Березники семь лет назад.

– Äti , все хорошо. Ребята с работы приходили, кино мы посмотрели, боевичок. Пили б, я бы тебя позвал, без вопросов.

– А зачем пиво выжрали? Я его на пенсию купил, на последние деньги, две банки. От тебя же не дождешься. С работы, они, конечно, роднее отца. Давно бы меня в дом престарелых сдал и радовался. Мечтаешь, признайся?

– Äti, я куплю тебе пива. Четыре банки, прямо с утра.

– И водки, – немедленно потребовал отец, принимая еще более грозный вид. – Я не для себя, мне соседей еще подмазывать. Ты среди ночи фильм с дружками посмотрел и смылся, а мне с ними встречаться. В милицию заявят, что делать будешь? Две бутылки возьми, понял?

С этим словами отец, почти не пошатнувшись, развернулся и удалился в свою комнату, где не мешкая включил свою единственную и потому определенную на вечное поселение в древней «Сонате» кассету с концертом Розенбаума 1983 года. Вообще-то он был тихим, но раз в пару недель любил одержать по какому-нибудь поводу убедительную победу над любимым, но совершенно непутевым сыном – и тогда обязательно включал Розенбаума. Соседи привыкли, а после того, как Ильдар денежкой или добрым словом подмаслил каждого из них, и смирились.

Гильфанов грустно улыбнулся и сел на край ванны. Следовало побыстрее сообразить, как потолковее распорядиться неожиданным подарком Дарона. Все-таки не каждый мог похвастаться тем, что засунул пятерню в мягкое подбрюшье казанской оргпреступности, и теперь может как угодно вертеть ручками и делать любые фигуры пальцами.