Эфраим Баух - Над краем кратера

Мы снова спустимся к озеру, и посидим на скамейке, на которой сиживал с Леной. И Настя осторожно потянется ко мне и тронет губами мой висок. Я положу ей голову на колени, и буду видеть за краем ее волос теплящиеся свечи звезд. И буду чувствовать тепло ее тела, и знать, что этот миг никогда не повторится, и что никогда так сильно и безоглядно не буду ощущать опоры в существе, которое стала неотъемлемой частью моей жизни.

А пока приморский город, неповторимая Ялта засыпает в такой знакомой, доверчивой и мягкой мгле. Падает, кружась, лист с каштана. Листва рябит в свете фонарей, как рыбья чешуя. Дремлют корабли на рейде, а мы поднимаемся по трапу на небольшой теплоход «Аджигол», чтобы плыть до Одессы.

В тесной каюте приятный аромат. Мы сидим в темноте на узких койках напротив друг друга. Она берет мою руку и говорит:

– Ты прости меня за то, что я тебе там, у моря, наплела про второстепенность мужчин. Меня иногда заносит, и тебе следует к этому привыкнуть. Ты для меня первостепенен, и без тебя я пропаду. А теперь наступает ответственный момент: я хочу тебе сообщить, что я беременна. Ты должен беречь нас и навсегда отбросить память о снежном колодце.

Сердце мое готово остановиться. Я обнимаю ее, и целую.

Качает в колыбели. Перегибаюсь через ее край, зависаю над краем кратера, выпадаю, лечу… в снежный колодец. Бездыханно вскакиваю со сна.

Анастасия спит младенческим сном.

Выбираюсь по узкому трапу на палубу, на свежий ночной ветер морских пространств и замираю у борта корабля.

Сорок три года прошло после написания в 1966 году прочитанного вами романа, и тридцать два года с того дня, когда его автор, alter ego рассказчика, седьмого июня семьдесят седьмого года, покинул еще существовавший тогда Советский Союз, казавшийся вечным, и улетел в Израиль на постоянное местожительство.

Итак, сегодня – седьмой день в месяце июне две тысячи девятого года.

Автор в очередной раз летит по делам в Москву.

Земля Обетованная на рассвете потягивается и, как будто впервые при оклике свыше «Да будет свет!», протягивается узкой полосой с юга на север.

Огромный воздушный корабль «Боинг-740» отрывается от взлетной полосы на запад, и в считанные секунды оказывается над легендарным Средиземным морем – колыбелью цивилизации, рожденной из лона Иудеи, Эллады и Рима.

Тридцать два года автор замирает в эти секунды перехода от суши к морю, и никак не может к этому привыкнуть.

Тридцать два года автор замеряет и замиряет в эти секунды несоразмерность своего существования с равновеликим ему необъятным пространством, сходящимся в этом невероятном углу мира, где сталкиваются, скрепляются, пытаются разъединиться, разойтись – Восток и Запад. Именно эта несоразмерность и равновеликость, а не взлет, заставляют усиленно биться сердце.

Душа притворяется дремлющей, пытаясь постичь Божественный намек.

Шестой час утра.

Корабль ложится на правое крыло, словно бы навстречу солнцу, восходящему с востока, но, выровнявшись, летит на север, почти по прямой линии, параллельно восточному побережью Средиземноморья.

День обещает быть безоблачным. Чистое утреннее солнце вычерчивает каждую складку как бы застывших волн и островов, разбросанных по маслянисто-зеленому бархату вод клочьями шерсти – золотого руна.

Прижавшись к иллюминатору, зависаешь в пространстве вместе с огромной стальной птицей и всеми, кто в ее чреве. В медово-туманной пелене по окоему, куда покато и медлительно погружены края Мира, угадывается каждый раз как бы заново нарождающаяся Эллада.

Под тобой остров Кипр, и на электронном табло перед тобой – столица острова – Ларнака. Кажется, остров недвижим. Его перемещение выдают тени. Он как бы перетекает из света и в тень, уплощается, вытягивается, жестко прорезается, выпячивается складками.

Медленно, как бы нехотя, по всему фронту с востока на запад, надвигается Малая Азия – Турция – со всеми изгибами своих гор, городками и селами, затерянными в этих изгибах, солончаками и лиманами.

Вдали обозначается турецкий берег Черного моря, тот самый, который не нужен был русскому поэту-патриоту вместе с Африкой. В дни, описываемые в романе, автору его был нужен берег турецкий, да и весь малоазийский полуостров, скрытый от взгляда, хотя он во все глаза вглядывался в морскую даль с высоты Крымских гор, понимая всю тщетность этой не раз повторяющейся попытки, особенно в утренние ясные часы. Мучило его понимание того, что можно по суше, через юг континента добраться до Израиля, тогда еще воспринимаемого весьма смутно, и потому еще более притягательного. Но путь этот изобиловал количеством препон и волчьих глаз хранителей границ и стальных стволов. Удивляло, что тут, на высотах Крымских гор, никто в зеленой форме внезапно не возникал из-за дерева или куста с автоматом наперевес, чтобы на всякий случай задержать незнакомого человека в неохраняемом месте, столь напряженно вглядывающегося во вражеское небо.