Николай Векшин - Эликсир жизни

Какие из всего этого выводы? Первый. Три высших образования не заменят одного начального самообразования. Второй. Когда мечта сталкивается с реальностью, изменяется реальность. Третий. Стать могущественным помогают воля и случай, а стать великим – биографы и летописцы.

Я вовсе не говорю, что открытия совершаются дилетантами. Когда за дело берется дилетант, жди не открытия, а потехи. Дилетант характерен творческим подходом к таблице умножения. Начинающий – всегда дилетант. Но рано или поздно он приходит к дилемме: либо стать профессионалом, либо лжецом. Шлиман, Эйнштейн, Майер и многие другие стали профессионалами. Имена лжецов история обычно не сохраняет.

Не нужно только делать вывод, уважаемые читатели, что наличие большого количества ошибок и иногда вранья означает, что науку нужно вообще ликвидировать. Многое из того, что делает большинство ученых является некоторым интеллектуальным навозом, без которого не бывает выдающихся изобретений и вообще прогресса.

Ошибки совершать может каждый; но ошибиться так, чтобы возглас удивления замер на губах у миллионов – вот что отличает гениев от рядовых смертных. Заблуждения – привилегия думающих. Великие люди отличаются от простых просто масштабом своих ошибок. Не обращать внимания на свои ошибки свойственно не только глупцам; так поступают и великие, когда чувствуют, что ошибаются не напрасно.

Как-то раз мне попалась в руки книга «100 великих изобретений». Я был поражен простым фактом: человеческая цивилизация обязана своим возникновением и развитием всего сотне великих умов: Пифагор, Галилей, Ньютон, Ломоносов, Максвелл, Фарадей, Менделеев, Пастер, Планк, Бор, Эйнштейн… – небольшая горстка гениев и талантов. Причем, чем масштабнее гений, тем ничтожней его современники. Гениальные мысли великих тиражируются мозгами убогих.

Христос смог накормить свой народ одной булкой; богоподобный же гений одной мыслью насыщает духовной пищей всё человечество на многие века. Великие умирают, но великое остается. Гений, как скульптор, отсекает всё лишнее и придает природе красоту и гармонию. Талант из обыденного извлекает великое (а бездарь низводит великое до обыденного). Время уничтожает мелкое и увековечивает великое. Талант неудержим: он словно снаряд в пушке, словно штопор в бутылке, словно шило в заднице. Талант в науке подобен мощному ледоколу, за которым тянется караван судов, груженных всякой всячиной.

Кто обеспечивает научно-техническую революцию и закладывает фундамент для прогресса культуры? Научные сотрудники и инженеры. Знайте, друзья мои, что не шумные актеры политических балаганов являются благодетелями человечества, а тихие исследователи природы, жизни свои сгноившие в стенах лабораторий.

Ученые снисходительны к невеждам, а невежды ученых высмеивают или даже ненавидят. Где утрачивается снисходительность, там возникает злоба. Ученый! Будь снисходителен к неснисходительным. Тронешь струну – «дзинь!», тронешь невежу – «гав!». Обыватели посмеиваются над храмами науки, полагая блага цивилизации само собой разумеющимися, и при этом молятся в церквях, хотя не видели от богов реальной помощи. Невежды! Они вынуждены доверять всему, не веря ничему.

Научная работа – резьба по камню; любая другая работа – черчение на песке. Многие миллиарды людей, обитавших на планете Земля, – всего лишь почва, питательная среда, не более. Каждый человек делает, что попало, а в итоге получается развитие цивилизации. Впрочем, большинство вообще ничего не делает. Разве что – питается, размножается и испражняется. Не трудно подсчитать, что каждый человек выкакивает за свою жизнь примерно 20 тонн! От большинства людей остается только навоз – единственное свидетельство того, что они жили.

Как-то раз один знакомый биофизик, приехавший на побывку из Германии, свалился мне на голову перед выходными как снег в сентябре: «Кеша! Срочно помоги померить люминесценцию». – «Ну, ты даешь! Я на охоту на уток назавтра собрался, а ты – срочно…». – «Выручай! Мне в понедельник надо к немцам с результатами вернуться». Пришлось отложить охоту и в выходные работать с белковыми препаратами. Пока я проводил измерения, приятель восторженно рассказывал о своей сладкой жизни за рубежом (кстати, сладкая жизнь – как сладкая вода: утоляет жажду только пока глотаешь). «А ты что тут сидишь, не уезжаешь?», – спросил он под конец. «Мне здесь нравится. Недавно французы к себе пригласили на синхротрон. Пожалуй, я бы съездил на пару месяцев, да денег на билет нет». – «А они не могут оплатить?». – «Нет. Грант для меня на полгода получили, а о билетах написали, что за мой счет». – «Тогда вот тебе 100 баксов за работу и 100 баксов в долг. Покупай билет. Долг вернешь потом». Я поблагодарил приятеля, взял деньги, наскреб по друзьям в долг недостающее и купил авиабилет до Парижа. Между прочим, кредиторы – самые бескорыстные из друзей.

Французы Жак и Мишель заждались. Жак встречал меня в аэропорту, но не встретил. А получилось это так. Летел я с одной спортивной сумкой, без багажа. Поэтому в аэропорту, выйдя из самолета в числе первых, двинулся не в сторону выдачи ручной клади, как все, а сразу на выход. Увидев перед собой спины двух пилотов и трех стюардесс, двинулся вслед, уверенный, что уж они-то знают кратчайший путь. Они прошли через многочисленные переходы и куда-то вошли. Я приоткрыл дверь и заглянул. Служебное помещение. На меня уставились. Я смутился, не решившись войти, зачем-то сказал «бонжур!», прикрыл дверь и принялся плутать по переходам. После долгих скитаний выбрался из здания аэропорта и сел на подошедший автобус. Короче говоря, попал во Францию, минуя таможню. А Жак, не обнаружив меня среди выходящих с терминала пассажиров, обратился в Аэрофлот. Там подтвердили, что Викентий Никишин летел именно прибывшим рейсом. Но французские диспетчеры и таможня заверили, что никакой Никишин не прилетел. Жак подумал, что русский коллега с борта самолета попросту испарился.

Пока Жак сходил с ума в аэропорту, я пересел с автобуса на электричку и доехал до Орсе. Отыскал здание биологического отдела и сообщил секретарше свою фамилию. Она попросила написать, по буквам. Я написал, как в загранпаспорте: Nikichine. Поскольку chine в переводе означает «китаец», то секретарша недоуменно вытаращилась. Пожав плечами, позвонила по телефону в лабораторию и сообщила Мишелю: приехал странный белый китаец. Мишель пришел, всё разъяснилось, и мы вместе посмеялись над моей «китайской» фамилией. Когда же из аэропорта Мишелю позвонил Жак и сообщил, что Никишин из самолета исчез, Мишель, пряча улыбку в черных усах под гасконским носом, серьезным тоном сообщил, что Никишин давно приземлился в Орсе на парашюте.