Николай Векшин - Эликсир жизни

Во-вторых, Геру турнули из-за его нежелания делиться: хотел пожинать плоды своих трудов сам, а ведь завлабы и замдиректора тоже кушать хотят. И аппетит у них отменный. Гера не хотел понимать, что с начальством нужно делиться, ибо даже бактерии и те делятся. Беляев опубликовал свои статьи и книгу без соавторов, после чего ему сверху намекнули, что так дело дальше не пойдет. А он уперся.

В-третьих, в нескольких лабораториях стали использовать его методы и результаты. Те, кто это делал, хотели быть первыми, а не вторыми. Они жаждали почетных фанфар и денежных грантов. Но вторым этого не видать до второго пришествия. Если ликвидировать первого, то автоматически из второго становишься первым. Элементарно.

В-четвертых, Гера позволял себе такую бестактность, как критику вышестоящих коллег за ошибки. Он не хотел понимать, что критиковать дозволяется сверху вниз, но не снизу вверх, даже в период всеобщей гласности, и что много умных мыслей подчиненных не затмевают блеска одной глупой мысли начальника. Гера не желал следовать общепринятому правилу: шефа, которого невозможно подсидеть, нужно обожать.

В этот раз инициатором очередного изгнания несговорчивого Геры был не Фишкин, а другой его приятель – Илья Мефский, получивший к тому времени должность замдиректора. Я ввалился к Мефскому в кабинет: «Привет, Илья! Зачем ты Георгия уволить решил?». Мефский встал из-за стола, в раздумье прошелся по шикарному ковру и смущенно потер блестящую лысину: «Беляев неконтактен и неадекватен. Он всех достал и меня тоже». – «Ну, так посади его отдельно от всех, благо у тебя в подвалах свободных комнат много. И пусть себе работает. Ведь он в науке ценнейший кадр. К тому же, в его возрасте найти место в другом Институте практически невозможно, а наука для него это всё». – «Так ведь не могу с ним справиться! Он упрямец – непреклонный дурак». – «Если бы он был не упрямец, вряд ли бы добился таких научных результатов. Не выгоняй его. Повернись к другу светлой стороной, а темной – жизнь сама повернет». Мефский в раздумье снова поскреб макушку: «Ладно, подумаю».

Думал он не долго. Беляева уволили через неделю. Гера тяжело переживал, но старался держаться бодрячком: «А, фигня! Подумаешь! Я и без этого змеинника проживу!». Он не хотел выглядеть несчастным. Существуют тысячи способов стать несчастным: из-за болезни, утраты, измены… Но есть только один способ стать счастливым: сохранять бодрость духа при любых обстоятельствах. «Во-первых, правильней говорить не змеинник, а змеюшник, – поправил я, – и, во-вторых, не ставь знак равенства между Институтом и отдельными его представителями. К тому же, в нем работают и твои друзья». – «Во-первых, – в тон мне ответил Гера, – как ни назови этот гадюшник, он от этого святым местом не станет. А во-вторых, в нем почти каждый – ползающий и пресмыкающийся. Что касается моих бывших друзей Фишкина и Мефского, то отныне они для меня стали как близнецы; только один дерьмо, а другой вообще г@вно». – «Гера, так нельзя! Они ведь были твоими друзьями. И ведь ты тоже не святой…».

Устроиться на работу в другой институт Беляев даже не стал пытаться: всё равно свободных ставок нигде не было, да даже если бы и были, никто бы не рискнул в принять к себе в лабораторию такую нашумевшую опасную персону. Чтобы как-то существовать, Гера стал подрабатывать репетиторством. Учил научную молодежь английскому, французскому и испанскому. За уроки брал копейки, совестился брать много. Денег хватало на хлеб, но не на масло. Живя впроголодь, Гера наотрез отказывался от помощи и шутил: «Ничего, проживу. А если что – перейду на фотосинтез!».

Однажды, возвращаясь с обеда на работу, я увидел бегущую по снегу фигуру в распахнутом пальто и вязаной шапочке. Мне показалось, что это Беляев. Бежал он как-то странно: вихляющим неровным аллюром, как пьяный. «Что это с ним? – подумал я, – Почему бежит в пальто? Где его легендарный спортивный костюм?». Я окликнул его. Он, не повернув головы, пробежал мимо. Его профиль был почти неузнаваем: бледно-землистый, искаженный страхом. Я снова крикнул. Он не оглянулся и быстро исчез за поворотом. Я решил, что нужно сегодня же вечером зайти к нему домой, узнать, в чем дело.

Я не успел. Он пришел сам. В конце рабочего дня возник немым укором на пороге лаборатории. Вид у него был вроде спокойный, но я почувствовал в нем какую-то напряженность, взвинченность. «Сегодня днем я видел тебя в странном виде. Что случилось?», – с тревогой спросил я. «Ничего», – деланно равнодушным тоном ответил Гера. «Ты бежал в пальто, причем, шатался как пьяный». – «Ты ведь знаешь, я давно не пью». – «Ты был какой-то испуганный. И не отозвался». – «Это был не я». – «То есть как это не ты?!» – «Ты обознался». Тут он вдруг развернулся и ушел.

«Странно, – подумал я, – он ведет себя странно. Надо к нему зайти, узнать, в чем дело». Но, закрутившись с делами, я в тот вечер забыл о Беляеве. И вспомнил только назавтра, когда он сам явился вновь. «Я пришел попрощаться», – замогильным голосом произнес он с порога. Я удивился: «Попрощаться? Ты что – уезжаешь что ли куда?». – «Нет, не уезжаю. Но оттуда не возвращаются». – «Что ты хочешь этим сказать?». – «Меня сегодня ночью убьют». – «Что?!» – «Что слышал.» – «Объяснись, пожалуйста. Кто и почему хочет тебя убить?». – «Заказчики – трое гадов из змеинника, а исполнители – местные бандиты». – «А откуда тебе это стало известно?». – «Что же я слепой что ли? Бандюги следят за мной уже который день. А нынче ночью собирались на крыше моего дома и громко обсуждали, как и когда убьют. Я всё слышал. У меня ведь квартира на верхнем этаже, а в потолке дырка». – «А ты не ошибся? Зачем же тебя – убивать?». – «Ты хочешь сказать, что я это выдумал?!». Тон Геры стал сердитым. «Да нет, я верю», – примирительно промямлил я, мало веря, но все-таки сомневаясь. «Если не веришь, могу тебе их показать!», – с вызовом сказал Гера. «Показать? Где?» – «Да везде. Ст о ит мне выйти на улицу, как они тут же появятся». – «Пошли!» Я решительно накинул куртку и повлек приятеля на улицу.

«Ну вот, никто за тобой не следит. Ты ошибся!», – удовлетворенно резюмировал я после получасовой прогулки по городу. «Ты что – совсем слепой?», – шипящим шепотом спросил Гера и кивнул головой в сторону двух парней в черных куртках около автостоянки. Я внимательно оглядел парней. Ребята как ребята: белобрысые, коренастые, лет по 20–25. Похоже, обычные работяги. «Ты что – не видел? Они нас сейчас сфотографировали!», – снова шепотом прохрипел Гера. Я возразил: «Ничего подобного. По крайней мере, вижу у них в руках бутылки, а не фотоаппараты». Гера обиделся и ушел.

Назавтра он явился снова. «Ну вот – живой! А вчера прощался!», – со смехом обронил я. «Просто убийство перенесено на завтра», – мрачно пояснил Гера. Я почувствовал, что он нисколечко не шутит. Стало не по себе. В этот миг у меня зародилось подозрение, что у Беляева глюки. Но я пока еще не осознал – что же именно произошло. Тут Гера протянул листок бумаги: «Кеша, пожалуйста, ксерокопируй это в 13 экземплярах. Хочу раздать это всем своим друзьям и недругам». – «А что это?» – «Читай!».