Николай Векшин - Эликсир жизни

По приглашению Висара руководители трех российских научных групп приехали к нему, чтобы обсудить детали работы и бюджет. Когда дошло дело до дележки финансов, я крупно лоханулся. Мои коллеги-конкуренты оказались дюже проворными: сели за стол рядышком с Висаром и наперебой начали расхваливать свои достижения. Делали они это столь энергично, что я, сидящий в сторонке рядом с помощником Висара, не имел возможности вставить ни слова, зато придумал афоризм: «Ну, старьевщик, давай расхваливай свои бесценные товары!».

Висар поддался их напору и начал распределять им максимальные суммы. Когда дележка приблизилась к финалу, конкуренты вдруг опомнились и, слегка стушевавшись, спросили: «Викентий, а Вы почему сидите и молчите?». Я пожал плечами. Висар расписал остатки бюджета на мою группу. Получилось 25 тысяч долларов. Из этой суммы половина должна быть потрачено на командировки. Впрочем, в сравнении с тем, как финансировала науку родная Российская академия, это были бешенные деньги.

Для работы над проектом я привлек нескольких сотрудников и аспирантов. В течение трех лет удалось получить интересные результаты. Из сердца коровы и печени крысы удалось выделить те самые мельчайшие митохондриальные частицы размером 0,1–0,2 микрон, которые Георгий Беляев наблюдал в живых клетках с помощью микроскопа. Мы назвали их прото- митохондриями. Они оказались очень удобны, поскольку, в отличие от суспензии митохондрий, не обладали светорассеянием; поэтому можно было использовать люминесцентные методы в полную силу. Благодаря прото-митохондриям, удалось детализировать механизмы переноса электронов в дыхательной цепи. Кроме того, мы открыли два вещества, защищающие митохондрии от старения.

После издания американским оптическим обществом моей книги «Energy Transfer», я решил, что пора повторно выходить на тропу защиты. Переписал докторскую заново, постаравшись разъяснить те моменты, которые вызывали наибольшие споры. Диссертацию отдал новому директору Института – Е.Е.Фоменко, ставшему заодно председателем защитного совета. Егор Егорович полистал манускрипт и недовольно проворчал: «Я вижу, диссертация переоформлена, но все спорные утверждения оставлены по сути без изменений. Викентий Леонидович, не упорствуйте. Любите критику. Если она справедлива, она Вас поправит, а если не справедлива, то научит выдержке. Получите поддержку согласных и обопритесь о несогласных. Уберите из диссертации все те результаты, которые вызвали ранее нарекания Ваших критиков. И потом пожалуйста – защищайтесь». Я усмехнулся: «Соглашаются с тем, с чем не согласны, два типа людей: подлецы и мудрецы. Ни к первым, ни ко вторым себя не отношу. Если уберу из диссертации всё, чем кто-либо недоволен, то от нее останется только корочка. Я исправил то, что мог; а что не смог – считайте приемлемым». Фоменко сказал: «Многие члены дирекции думают о Вас… как бы это сказать помягче… не самое хорошее». Я ответил: «Если бы я всегда думал о том, что обо мне думают, то не смог бы сделать ничего путного». Фоменко мягко заметил: «Никто ведь не желает Вам зла. Критики хотят Вам помочь». Я усмехнулся: «Критик, пытающийся укусить, подобен скорпиону, а критик, пытающийся помочь, подобен ослу». Егор Егорович раздраженно пожал плечами: «Ну, тогда сами будете расхлебывать заваренную кашу. Не обижайтесь, но к данной ситуации применима пословица: баран бодает ворота, а соискатель – своих оппонентов».

Задолго до апробационного семинара директор дал почитать диссертацию Комаряку и Лизареву, а те передали ее своему приятелю доктору химических наук Савиницкому из МГУ. Никто из них ничего мне не сказал, а на семинаре была устроена образцово-показательная порка. Председательствовал Лизарев. Сотрудники его лаборатории пришли на семинар в полном составе и вели себя вызывающе агрессивно.

После моего доклада на трибуну вышел Савиницкий. Это был мужчина приятной наружности, с правильными чертами лица и ухоженными усиками, в общем, из тех стареющих мальчиков-красавчиков, которые неизменно оказывают обворожительное действие на женскую часть аудитории и благоприятное на мужскую. Глядя на него, мудрец бы воскликнул: «Ох, не смеши меня, пижон, до слез своим серьезным видом!». Он говорил спокойно, размеренно, с чувством честно выполняемого долга, долга не очень приятного, но необходимого. Перво-наперво Савиницкий выразил сомнение по поводу пригодности зеркальных кюветок. Затем заявил, что он, как эксперт ВАКа, считает, что диссертация вообще написана не правильно: сплошные методы и разные объекты (ДНК, белки, мембраны), а надо взять один какой-нибудь белок и описать его свойства (как в свое время сделал сам Савиницкий), вместо того, чтобы изучать особенности биологической люминесценции (как это делает Никишин). Далее он заявил, что белковая люминесценция давным-давно изучена, в частности, американцем Локовижем, с которым сам он знаком лично. А в заключение высказался о книге «Energy Transfer» в том духе, что ее нельзя воспринимать серьезно, так как она издана без рецензирования специалистами.

Я дал такой ответ. Зеркальные кюветки испытаны и используются не только у нас, но в лабораториях Франции, Голландии, США и других стран; они позволяют многократно увеличить чувствительность метода. Далее. В природе известны многие тысячи самых разнообразных белков. Если по каждому будут писать докторскую, то, конечно, недостатка в докторах наук не будет и сотрудники ВАКа не останутся безработными. Цель моей работы состояла не в изучении структуры и функции каких-либо конкретных биологических объектов, а в исследовании особенностей трансформации в них энергии, чем, собственно, и должна заниматься биофизика. Белковая люминесценция известна давно, но это вовсе не значит, что о ней известно всё. Локовиж начал свои исследования одновременно со мной. Ряд данных я получил раньше него. И если бы Биркштейн не зарубил в редакции журнала мою статью, то многие из приоритетов принадлежали бы теперь не Локовижу. Что касается книги «Energy Transfer», то ее рецензировали 3 наших специалиста и 4 американских, среди которых был и Локовиж.

Следующим на трибуну торжественно вырулил Комаряк. Он долго-долго что-то такое жевал, изредка останавливаясь и достойно скрещивая ручки на животике и ниже. Как-никак директор недавно дал ему пост замдиректора. Все-таки есть, есть закономерность: если научный сотрудник имеет амбиции, но не имеет интереса к науке, то непременно достигает успеха по административной линии, по профсоюзной или партийной, в дирекции или ВАКе. Речь Комаряка была бессвязной и непонятной, причем, не ясной вероятно даже для него самого. Он говорил, говорил и не мог остановиться. Его несло. Закончил он заявлением, что результаты работы Никишина не достоверны и являются дутой сенсацией.