Николай Векшин - Эликсир жизни

Я старался отвечать на замечания четко и понятно. Никаких проблем с ответами не было. После дискуссии должны были выступать официальные оппоненты. Первого из них не оказалось: уехал в командировку за рубеж. Секретарь совета Судихина зачитала его положительный отзыв скороговоркой. Вторым оппонентом был Печаткин. Выйдя на трибуну, он стал торопливо озвучивать подготовленный текст. Язык заплетался, а вид был испуганный. В отзыве не было ни одного дельного замечания, а только сплошные общие слова про актуальность, новизну и прочую околонаучную лабуду. Послушав отзыв, я осознал, что оппонент ни фига в моей работе не понял. Третьим выступил некто П.О.Плешков. Этот самый Плешков был эксперт ВАКа и большой мудил@ (прошу прощения за грубое выражение, но другого подходящего слова не могу найти), навязавшийся в оппоненты еще в ленинградском совете. Деловито взойдя на трибуну, долго плел что-то про лазеры и медицину, хотя моя диссертация была о другом. Когда Плешков попытался пересказать суть спектральных моделей, то запутался и сбился на общие слова. Мне было стыдно и за него, и за Печаткина. Стало тоскливо. Даже папуасы способны понять новую теорию, если им хорошенько растолковать, но не оппоненты.

Отзыв на диссертацию от ведущей организации был положительный; его Судихина пробормотала нечленораздельно. На автореферат в совет поступило всего два отзыва. Один – положительный – озвучивать не стали, а другой – отрицательный, от Бубрецова – Судихина зачитала вслух «с чувством, с толком, с расстановкой». Хотя ответы на замечания Бубрецова не составили для меня труда, этот раунд я проиграл: члены совета привыкли, что на защиту докторских обычно поступает десяток положительных отзывов и выступают пришедшие сторонние специалисты. Я совершил ошибку: легкомысленно не запасся отзывами и защитниками.

Защита длилась пять часов. В конце председатель, явно сочувствуя мне, предложил снять диссертацию, не приступая к голосованию. Я отказался. Состоялось тайное голосование. Половина членов совета проголосовала «за», четверть – «против» и еще четверть воздержалась. В итоге я не набрал нужных двух третей голосов «за».

Сразу после оглашения результатов ко мне стали подходить коллеги, в том числе некоторые члены совета. Выражали сочувствие и пытались ободрить. Подошел также Аулханов. Пристально посмотрел мне в глаза, взял за руку и крепко пожал со словами: «Выражаю Вам свое уважение. Жаль, что так всё получилось. Но в этом виновата Ваша ошибочная экранировочная модель». Я упрямо ответил: «Модель правильная. Почитайте мои публикации на эту тему». И вручил ему оттиски статей.

По прошествии некоторого времени Аулханов написал такой отзыв об экранировочном эффекте: «В.Л.Никишиным рассматривается оригинальная модель, согласно которой молекулы могут затенять друг друга от света. Вероятность поглощения кванта в скоплении не одинакова для молекул, по-разному расположенных относительно падающего светового потока. Анализ модели приводит к достаточно простым формулам, которые качественно довольно хорошо согласуются с опытом. В модели есть один недостаток: она не учитывает того, что при образовании молекулярных скоплений угловое распределение вероятности поглощения кванта должно меняться иначе, чем в случае одиночной молекулы [ абсолютно ошибочное соображение – В.Н. ]. Поначалу мне казалось, что этот недостаток должен сильно искажать результаты. При внимательном же сопоставлении расчетных и экспериментальных результатов я пришел к выводу, что различия не очень существенны. В целом можно полагать, что предложенная В.Л.Никишиным теория вполне приемлема».

В Голландию первый раз я поехал, получив грант Европейского биохимического общества, FEBS. Шеф одной из тамошних университетских лабораторий пригласил меня поработать месяц-другой по применению люминесценции в исследовании белковых комплексов. Это был моложавый энергичный биохимик по имени Арнольд, имеющий несколько крупных грантов и кучу публикаций в лучших международных журналах.

Арнольд принял меня радушно. Он был само обаяние. Его сотрудники тоже наперебой приветствовали меня. Все были доброжелательны и вежливы. Как я потом понял, их доброжелательность и вежливость являлись некими неэквивалентными заменителями хамства.

Я вручил им сувениры, и мы приступили к обсуждению предстоящей работы. Арнольд хотел, чтобы я наладил метод детекции комплекса двух белков, выделяемых из микроорганизмов в его лаборатории. В основу метода он хотел положить обнаруженный им и его сотрудниками эффект возрастания белковой люминесценции при образовании комплекса. Мы договорились, что перво-наперво я должен повторить эти результаты.

Поскольку я приехал накануне католического рождества, то только-только успел войти в курс дела, как голландские коллеги разъехались на каникулы. Сначала всё складывалось нормально: я быстро воспроизвел эффект Арнольда. Однако в самый канун Нового года обратил внимание на помутнение белкового раствора при образовании комплекса. Я тщательно измерил светорассеяние, его влияние на сигнал люминесценции и пришел к выводу, что эффект Арнольда не факт, а артефакт. Когда 31 декабря Арнольд позвонил в лабораторию и поздравил меня с наступающим Новым годом, я «поздравил» его с закрытием «открытия». Мне было чертовски обидно, что убил целую неделю на копание в артефакте. Однако я постарался сказать об этом Арнольду в предельно мягких выражениях. Тот уверенно ответил, что этого не может быть и что после праздников всё обсудим.

В тот же вечер мне позвонил Джек, один из аспирантов Арнольда, и пригласил на встречу Нового года в компании друзей. Я охотно принял приглашение, закрыл лабораторию и вышел на припорошенный снегом университетский двор. Вскоре подъехал кадиллак, ведомый одним из приятелей Джека – симпатягой Мартином, который сердечно поздравил меня с праздником, усадил в машину и, активно поддерживая в пути приятную беседу, быстро домчал до своего коттеджа, где уже собралась компания в полсотни человек. В основном тут была молодежь. Все стройные и подтянутые, аккуратные и ароматные голландцы сидели в большом холле за столиками по 3–4 человека, оживленно беседуя на своем гортанном языке. Говорили одновременно сразу почти все: деловито, ровно и негромко. В холле стоял тот сдержанный шум, какой бывает в стае спокойных гусей, дружно гогочущих каждый о своем. Никто никого не перебивал и не перекрикивал. Все были чуть-чуть навеселе, но пьяных не было. Джек и Мартин стали знакомить меня со своими приятелями. Каждый вставал, жал руку, поздравлял с праздником, желал счастья и успехов. При этом женщины считали своим долгом непременно приложить к поздравлениям деловитый поцелуй. За всю жизнь я столько не целовался!